Лекция 29.
Построение Мусульманской метакультуры, часть 1

 

 
В прошлой лекции мы говорили о начале построения Мусульманской (уже не только Арабской!) метакультуры. Огромную роль в этом процессе сыграли суфии. К теме суфизма мы будем постоянно возвращаться. Я упомянула только нескольких, наиболее типичных «ранних» (IХ-Х век) суфиев. Именно они начали процесс перерастания эгрегора в метакультуру. Первые суфии налаживали канал проведения демиургического тока и начинали наработку трансмифа.
  1. Практически все они были мусульманами в лучшем случае во втором-третьем поколении, все были из персидских семей, их предки, да и сами они в прошлых воплощениях были зороастрийцами. А в зороастризме был наработан канал проведения токов по всему диапазону слоев Алес, другое дело, что этот канал был очень узким, поддерживался с большим трудом, персидская-иранская-зороастрийская метакультура выживала еле-еле, трансмиф к этому времени почти прекратил свое развитие, а эгрегор уже был включен в состав Арабского эгрегора. Будучи выходцами из зороастризма, первые суфии имели в составе своих тонких тел все необходимое для проведения токов по всему диапазону. Но проводить такие токи им приходилось через мусульманскую среду, через мусульманский затомис, исламские информационные поля, пространства мифов и пр. то есть строить тонкие тела уже из немного другого материала.

  2. Поэтому сначала самые первые суфии достигали цели через экстаз, состояние транса. Потом научились проходить более свободно, так как с самого начала у них стала формироваться система обучения практикам энергетической работы, передача опыта, освоение новых пространств и т. д. Канал расширялся, к нему подключались новые люди и сущности, имевшие опыт работы в других метакультурах на самых разных уровнях и в самых разных ролях. В воплощение пошли активные деятели «соседних» затомисов и трансмифов.

  3. В практику суфизма обязательно входило освоения материала Корана и Сунны, причем понимание наследия Пророка Мухаммеда у суфиев было значительно шире и глубже, чем в ортодоксальном исламе.

  4. В задачи суфиев входило, кроме построения трансмифа и канала проведения демиургического тока, собирание и перераспределение более тонкого опыта – тема 7-й Зоны, одна из ключевых задач мусульманской метакультуры. Другое дело, что и как из этих задач было выполнено...

  5. По каналу демиургического тока обычно достаточно свободно проходят «вертикальные» токи (другое дело, как они принимаются и усваиваются на «горизонтали») -- это тоже входило в задачи суфиев. И прежде всего по каналу проходил ток Сознания. Так что расцвет исламской культуры и науки был предопределен. Об этом мы и будем в этой и следующих лекциях.

«Золотой век» арабской культуры начался в правление Аббасидов, но в этот же период, в Х веке, началось распадение Арабского халифата на эмираты. Совпадение политического развала с расцветом мусульманской полиэтнической культуры – не случайно. Жёсткая структура раннего Арабского эгрегора стала нарушаться, внутри него стало «легче дышать». Среди халифов воплотились незаурядные люди, способствовавшие расцвету культуры, такие, как Харун-ар-Рашид, его сын аль-Мамун, аль-Мансур и другие. Признание ценности неповторимой творческой личности ставило ученых, писавших на арабском языке, в особое положение, Да и впоследствии, при халифах более «приземленных», соперников в них султаны и эмиры не видели, а труды их ценили, предоставляя им «быть самими собой» в интеллектуальной и эстетической сфере.

Мы в лекции 24 немного говорили о науке первых веков ислама. Но это было только начало. К Х веку исламская культура и наука необычайно расцвели. Однако отношение к ним со стороны ортодоксального ислама было неоднозначным.

В целом различные направления науки, в зависимости от степени их общественной пользы, стали у мусульман считаться «желательными» или «нежелательными». Так, «нежелательным» оказался раздел астрономии, касающийся астрологических предсказаний. Часть же, касающаяся расчетов движения светил, одобрялась на основании Священного Корана, в котором есть указания на подчинение движения небесных тел определенным расчетам. По словам второго праведного халифа Умара Ибн Хаттаба, в рамках астрономии следует изучать то, что подлежит использованию как на море, так и на суше, а все остальное необходимо отвергать. Эти слова второго халифа свидетельствуют о том, что в начальный период истории ислама «желательными» считались все науки, которые приносили обществу определенную пользу.

К «нежелательным» относились науки, которые могли принести вред: магия, колдовство, а также науки, которые считались бесполезной потерей времени, например астрология. Даже при комментировании высказываний пророка о необходимости изучения наук каждым мусульманином позднее возникли споры о принципе «достаточной необходимости» и «недостаточной необходимости». На этой основе, например, медицина, служащая для продления жизни человека, и математика в силу ее необходимости при расчетах, особенно в наследственных вопросах, считались «достаточно необходимыми», а наука о верованиях и наука о предписаниях считались «недостаточно необходимыми».

Постепенно науки, результаты которых использовались в быту, стали считаться «достаточно необходимыми». В частности, это можно сказать о ремеслах, отсутствие которых могло стать причиной возникновения жизненных неурядиц. Поэзия, история, генеалогия, до тех пор, пока они не переходили за грань пустословия и не выходили из этических рамок, не считались ни обязательными, ни отвергаемыми. Согласно преданию, однажды Пророк проходил мимо группы людей, собравшихся вокруг какого-то рассказчика. Он спросил: «Кто это?» Последовал ответ: «Это ученый». Пророк еще раз поинтересовался: «Что он знает?» Ему ответили: «Поэзию и происхождение родословной». Тогда Пророк сказал: «Это науки, знание которых не приносит никакой пользы, но и вреда от них никакого».

Спрос на историю, литературу и генеалогию возрос после того, как они стали нужны для разъяснения и толкования Корана и хадисов. То же самое можно сказать о теоретических тонкостях медицины, математики и сходных с ними наук, которые не применяются непосредственно, но знание их по мере надобности способствует решению практических вопросов. Знания такого рода, будучи необязательными, тем не менее являются признаком учености. Таким же образом наука о теоретических основах принципа веры (акида), служащая для устранения сомнений относительно утверждений Корана и защиты религии, не будучи «достаточно необходимой», считалась важным признаком мудрости и учености. То же самое можно сказать и о каламе и философии, вошедших в исламскую науку под названием «Хикмат». Несмотря на реакцию, вызванную радикализмом некоторых философов, помимо астрономии и математики среди мусульман стали популярными и другие рационалистические науки, воспринятые как «желательные» области интеллектуальной деятельности.

Как Арабский эгрегор вобрал в себя множество стран и народов, так и исламская цивилизация наследовала древнюю культуру Востока и Запада. Но она не была слепым подражанием и продолжением культурных традиций прошлого, а осуществляла синтез и совершенствование культуры. Расцвет исламской цивилизации, завершившийся монгольским нашествием, был временем созидания одной из мировых культур. Эта могучая культура состояла из многих составляющих: греческой, иранской, еврейской, индийской, тюркской и даже китайской культур. В этом синтезе индийские и иранские компоненты в количественном отношении не уступают греческим и еврейским. Но главная ценность заключается в специфически исламской структуре и исламском облике этой культуры.

Несмотря на противоречия, случавшиеся время от времени между правителями мусульманских стран, по всему исламскому миру существовал единый закон — Коран, не признающий ни границ, ни рас, ни Запада, ни Востока. Правителем Египта был хорасанец, а Индии — тюрк. Газали в Багдаде писал свои труды об опровержении философии, Ибн Рушд (1126— 1198) отвечал ему. Благодаря своей толерантности и единству исламское общество было в состоянии пользоваться плодами сотрудничества всех своих составляющих и имело контакты с неисламским миром. Оно могло силой своего духа привлекать и успешно осваивать все новое и приемлемое. Падение этого общества началось тогда, когда его связи с внешним миром были прерваны, а внутри себя оно столкнулось с сепаратистскими тенденциями и фанатизмом.

Исламская культура является собирательной и всеохватывающей. Ее развитие и распространение совпадает с периодом Аббасидов — багдадских халифов, но его основы были заложены исламскими завоеваниями в Хиджазе и Сирии. Верно, что многим эта культура обязана Ирану и сасанидским традициям, но духом этой культуры все-таки является ислам, и она не монополизирована отдельно взятым народом или расой. На великих просторах исламского мира совместно проживали различные народы — арабы, иранцы, турки, индийцы, китайцы, монголы, африканцы. Среди них были даже иноверцы (зимми). Каждому из этих народов были присущи как достоинства, так и пороки. Подобное совместное проживание и взаимоотношения способствовали их взаимному совершенствованию, а всеобщая взаимопомощь в духе учения ислама о толерантности и почитании науки привела к взаимовлиянию и слиянию различных культур. Таким образом, ислам, используя принцип терпимости, проявил открытое отношение к позитивным этическим принципам и наследию различных народов и, сблизив эти народы, способствовал качественно новому сообществу людей. Это была новая культура, не признающая никаких границ. В мечети или медресе, в обители дервишей-суфиев, в больницах можно было встретить представителей любого из мусульманских народов. Между ними не было разногласий и проблем на национальной или гражданской почве. Всюду была одна религия — ислам и одна культура — исламская. Эта культура освещала все уголки исламского мира: Медину, Дамаск, Багдад, Нишапур, Каир, Кордову, Гранаду, Конию, Константинополь, Кабул, Лахор и Дели. Она рождалась во всех этих и многих других городах и селах на обширных просторах ислама, а не в отдельно взятом месте. Везде имелись ее признаки, но нигде не преобладал местный колорит. Она была исламской, а не восточной или западной. Вместе с тем ее бурное развитие в течение трех-четырех веков было похоже на великое чудо. С учетом научного и литературного значения этой эпохи, исследователи назвали ее своего рода исламским Ренессансом.

Мир, который окружал ислам, в то время жил в состоянии упадка духа, упадка толерантности и умеренности. Византия, одно из двух великих государств той эпохи, вследствие усиления фанатизма христиан все больше удалялась от развития науки и философии. Запрет на изучение философии Юстинианом означал начало периода оторванности римского мира от науки. Стремление и интерес Хосрова Ануширвана (531— 579) к процессу познания и развитию научной мысли в Иране также были преходящими явлениями, и после него фанатизм сделал возрождение науки и познания в этой стране невозможным. Вопреки христианской и зороастрийской религиозной нетерпимости, ислам проповедовал толерантность по отношению к «людям Писания» и интерес к науке и жизни.

Газали приводит такие хадисы пророка: «Стремление к научным знаниям – долг каждого мусульманина и каждой мусульманки. Если надо, то добывай знания и у неверных. Стремись к науке, даже если для этого надо ехать в Китай. Перо ученых ценнее крови мучеников. Ученый, наука которого принесет пользу людям лучше тысячи благочестивых аскетов».

Исламская культура даже в период своего расцвета не прекращала развиваться и преобразовываться. Само ее возникновение представляется чудом. С этой позиции можно говорить об «исламском чуде» точно так же, как о другом историко-культурном явлении, которое именуется «греческим чудом». Действительно, то, что названо «исламским чудом», начиналось с заимствования того, что известно в истории цивилизации как «греческое чудо». Но и само «греческое чудо» не возникло из ничего (ex nihilo). Философия и наука греков были основаны в Милете и других городах Малой Азии, имевших непосредственные связи с Египтом и Вавилоном. Математике Фалеса и философии Пифагора не было чуждо влияние Египта и Востока. Известен факт путешествия Платона в Египет. Так, открыв свою Академию, он устроил ворота с восточной стороны. Платон признает существование духа зла, который вместе с духом добра правит в мире. Это говорит о сходстве его мировоззрения с учением Заратустры. Демокрит — отец «атомистической философии» — также, по-видимому, путешествовал по Индии и другим восточным странам. Аристотель до общения с Александром Македонским имел связи с Малой Азией и Востоком. То же самое можно сказать об эпикурейцах и стоиках. Можно ли классифицировать греческую философию как порождение сугубо греческого гения? Сами древние греки во многом считали себя обязанными Востоку.

Но основная разница между «греческим» и «восточным» способами мышления в те времена заключалась в объектах научной мысли. В Египте и Вавилоне развитие математики и астрономии было подчинено удовлетворению жизненных потребностей: торговле и земледелию. Отношение древних греков к науке и философии не было столь прикладным. Оно было направлено на удовлетворение потребности к познанию. Известно высказывание Платона, приведенное в его работе «Республика», о том, что в то время, как финикийский и египетский дух жаждут выгоды, греческий дух тяготеет к познанию.

Аристотель в предисловии к своей книге «Метафизика» утверждает, что познание само по себе, независимо от интересов, доставляет человеку радость и веселье. А его ученик Аристоксен в своем трактате «Арифметика» утверждает, что Пифагор был первым из ученых, кто возвел эту науку выше нужд торговли.

Именно эта пытливость ума (а говоря нашим языком, проведение тока Сознания) стала источником «греческого чуда». Именно это бескорыстное стремление к познанию (также связанное с проведением тока Сознания) послужило основой «исламского чуда» (а позднее европейского Ренессанса).

Эта страстная тяга мусульман к знаниям подкреплялась установками и предписаниями Корана и Пророка. В эпоху правления Аббасидов появилось значительное количество ученых, целителей и переводчиков. Закономерно возникает вопрос об их этнической принадлежности. В этом плане достоверным можно считать ответ знаменитого ученого-историка Ибн Халдуна (732—808): «Большинство представителей научного мира происходили из аджам (то есть не-арабов)». Аджам – арабское слово, означающее «немой», которое относится к тому, чей родной язык не арабский. Во время арабского завоевания Персии этот термин стал уничижительным с расовой точки зрения.

На протяжении развития исламской цивилизации появилось немало значительных произведений по медицине, астрономии и философии, написанных на арабском языке, авторы которых не были мусульманами. Это такие авторы, как сабии, иудеи и христиане. Тем не менее, их работы не считаются неисламскими, а сами авторы, которые не являлись этническими арабами, не относятся к категории «аджам», так как на территории Хорезма, Ферганы, Фараба, Синда и др., откуда происходили многие известные ученые эпохи Аббасидов, до распространения ислама не наблюдалось никакой заметной научной деятельности. Результаты этого исламского подъема в научных исследованиях невозможно отнести на счет лишь одного отдельно взятого народа или отдельно взятой территории. Во всяком случае, успехи мусульман в этой области определялись целеустремленностью и терпимостью по отношению к разнообразным идеям. Конечно, стимулом к особому поощрению целителей и астрономов у аббасидского халифа аль-Мансура и первых его наследников была потребность в этих двух категориях ученых. Сохранилось предание о том, что аль-Мансур пригласил врача Джирджиса ибн Бухт Йишо из Гондишапура* для лечения недуга. Харун ар-Рашид для лечения обострившейся головной боли прибегал к помощи сына этого врача-иранца, которого звали так же, как и отца, — Бухт Йишо. Оба халифа приложили немало усилий для поощрения этих врачей и оказывали им почести.

Сходные потребности были присущи и грекам, что в известной степени определяло их отношение к таким наукам, как медицина, математика и астрономия. Но как греки, так и мусульмане в своем отношении к наукам не ограничивались удовлетворением своих насущных потребностей. Страсть к познанию вынудила их выйти на более широкие просторы научного познания. Необходимость охраны здоровья и лечения тяжелых заболеваний заставила мусульман обратиться к индийской и греческой медицине. Вера в действенность расположения звезд, определенных благоприятных или неблагоприятных периодов, а также потребность в определении времени вынудили их обратиться к астрономии и составлению календарей.

Кроме этих обыденных нужд, от которых не была полностью свободна и греческая наука, мощным стимулом считалось стремление и влечение к знаниям. Свидетельством этого неуемного влечения является интерес аббасидского халифа аль-Мамуна к переводу книг греческих философов. Для получения греческих книг он направил своих представителей ко двору византийского императора Леона Армани (813—820). По его поручению были произведены подсчеты площади Земли, была составлена карта мира, описание которой привел известный историк X века аль-Масуди в своей книге «Ат-Танбих валь Ашраф» («Порицание и благородные»). По словам Ибн аль-Факиха, описание удивительных событий, наблюдаемых и описанных арабским путешественником Омаром ибн Хамзой в ходе его пребывания в Византии пробудили интерес халифа аль-Мансура к химии. Халиф аль-Васик (833—842), по рассказу Ибн Хурдадбеха, побуждаемый любопытством, отправил астронома Мухаммеда ибн Мусу ал-Хорезми с группой лиц в Византию, чтобы провести определенные исследования о местоположении пещеры, где, по преданиям, похоронены «асхабе-кахф» (асхабе-кахф – «обитатели пещеры» — коранические персонажи, молодые люди, спрятавшиеся в пещере, чтобы уберечь свою веру и проспавшие там 309 лет. Отождествляются с персонажами христианского сказания о «семи спящих отроках эфесских»). Согласно преданию, христианский император также содействовал этому научному предприятию, и аль-Хорезми после проведения необходимых исследований в пещере доложил халифу результаты своей работы. Этот же халиф отправил группу под предводительством ученого и переводчика Салама за восточные границы халифата, чтобы он обследовал стену, защищающую от легендарных «Яджудж и Маджу?дж» (в исламской эсхатологии, племена, наводящие порчу на земле, живущие на крайнем востоке земли. Соответствуют библейским Гогу и Магогу. Согласно преданию, Яджудж и Маджудж имеют огромные размеры). Столетием раньше другой ученый по имени Мосаллама ибн Абдул-Малик пытался найти путь к Пещере Тьмы Александра Македонского (где, по преданию, находится его гробница). Существует поверье, что он воспринял потухший факел как недоброе предзнаменование и отказался от своей затеи.

Объектом внимания мусульман стали вопросы философии, логики, калама и истории, при рассмотрении и изучении которых практические выгоды не предусматривались. Так, лишь бескорыстный интерес побудил аль-Бируни собрать, проанализировать и систематизировать обширную информацию о состоянии индийской науки и культуры, а также написать книгу «Об Индии». Пытливость являлась главным побуждением для Масуди и других исламских путешественников и географов в их поисках и исследованиях. Некоторые из этих исследований принесли также и практическую выгоду, однако, в целом изыскания, не приносящие непосредственной пользы науке, как и во всех странах мира, в мусульманском мире не одобрялись.

Главным стимулом и движущей силой познания у мусульман являлся интерес к теоретическим разработкам греческих и индийских ученых. Можно утверждать, что именно подобная тяга к знаниям порождала интерес ученых Якуби и Масуди к античной истории. В эпоху Аббасидов она стала стимулом не только к переводу на арабский язык индийских книг по медицине и астрономии, но позднее привлекала внимание мусульман к китайской и европейской культуре. Усилия таких ученых, как Рашидаддин Фазлуллах, если и не привели к распространению китайской культуры, то продемонстрировали интерес мусульман к исследованиям и знакомству с новыми явлениями в науке даже за Китайской стеной. Именно этот бескорыстный интерес к знаниям вынудил аббасидского халифа аль-Мамуна направить своих людей ко двору византийского императора, чтобы они могли ознакомиться с греческими книгами.

Однажды аль-Мамун из рассказов одного знакомого с геометрией пленника-христианина узнал о том, что в Константинополе в нужде проживает известный учитель геометрии по имени Леон. Халиф написал Леону письмо и поручил доставку этого письма пленнику, пообещав за это освободить его. В письме Мамун пригласил ученого к своему двору. Ученый показал письмо знакомому византийскому аристократу. Слух об этом дошел до императора, и Леон, таким образом, прославился. Император назначил его преподавателем в школе при одной из важнейших церквей и запретил ему принимать предложение халифа. Аль-Мамун, поняв, что ученый не приедет в Багдад, начал с ним переписываться и попросил ответить на ряд вопросов по математике и астрономии. Ученый дал исчерпывающие ответы, а халиф, заинтересовавшись этими ответами, обратился к императору с посланием, в котором просил, чтобы он отправил ученого на время в Багдад. Император не согласился и назначил Леона епископом в Салониках. Правда, ссылки на это событие в исламских источниках отсутствуют, а труды Леона по математике на самом деле не столь уж значительны. Но данный рассказ, несмотря на ряд преувеличений, свидетельствует об уровне интереса мусульман к эллинской науке.

В период, когда в Европе Карл Великий с трудом мог найти нескольких грамотных людей в своей стране, мусульмане при дворе аль-Мамуна изучали труды Платона, Аристотеля, Евклида и Галена, измеряли окружность земли, вели исследования и научные диспуты по проблемам философских воззрений, о пластах Земли и строении небесных светил.

Энтузиазм в исследованиях и пытливость ума в короткие сроки превратили исламский мир в средоточие науки. Одним из действенных импульсов развития науки стал процесс производства бумаги. Еще в первом веке распространения ислама мусульмане, переняв способ производства бумаги в Мавераннахре, распространили его по всем арабским странам. Во втором веке хиджры в Багдаде и Египте уже существовали предприятия по производству бумаги. В достаточно короткое время искусство производства бумаги проникло даже на Сицилию и в Андалузию. В эпоху правления аль-Мамуна, когда Западная Европа еще не знала о существовании бумаги, производство бумаги в Багдаде было поставлено чрезвычайно широко. По преданию, один из высокопоставленных чиновников из Табаристана (Северный Иран) остановился в Багдаде по пути в хадж. Халиф Мамун запретил продавать ему дрова, и он стал использовать в качестве топлива бумагу.
О некоем Ибн Фарате, могущественном визире Аббасидов рассказывают, что он выделил в своем доме для хранения бумаги специальную комнату. Люди, приходящие к нему, могли взять бумагу для своих нужд. Этот рассказ свидетельствует как о богатстве Ибн Фарата, так и об изобилии бумаги в Багдаде.

Ибн ан-Надим (X век, автор первого энциклопедического словаря «Фихрист», в котором собраны сведения о трудах по тафсиру, арабскому языку, истории, географии, поэзии, каламу, законоведению, хадисоведению, философии, естественных науках и их авторах.) напоминает о существовании многих видов бумаги, известных в его время, что говорит о бурном развитии производства бумаги в названный период. Это способствовало появлению книг и расширению сети библиотек, так как везде, где было налажено производство бумаги, наблюдались положительные сдвиги в работе по производству книг. Именно поэтому в период знаменитого арабского историка и географа аль-Якуби (IХ век) в Багдаде существовало более 100 торговых лавок по продаже книг. Там же проводилась еще и переписка необходимых книг, что способствовало и улучшению работы библиотек.

Во всех исламских городах при мечетях и медресе стали постепенно создаваться библиотеки, двери которых всегда были открыты для исследователей. Бейт-уль-Хикма (Дом Мудрости) аль-Мамуна располагал большой библиотекой со значительным количеством книг, написанных на различных языках. Библиотека Азад ад-Даула (915—981), правителя из династии Дейламитов, в Ширазе была весьма обширна. По свидетельству известного географа и путешественника эпохи Саманидов Макдеси (ХIII век), в ней содержались образцы всех книг, написанных к тому времени во всех областях науки. Книги в этой библиотеке были расположены в отдельных помещениях и классифицированы по отраслям науки. Сходной библиотекой располагали и эмиры Саманиды. В этой библиотеке длительное время занимался научными изысканиями и перепиской книг Абу Али Ибн Сина. Известна и личная библиотека Сахиба ибн Ибада — визиря дейламитского государя Фахр ад-Даула (976—997). Для транспортировки книг этой библиотеки, по преданию, требовалось 400 верблюдов. Часть книг из этой библиотеки была уничтожена в ходе нападения султана Махмуда Газневида на город Рей. Сабур ибн Ардашир, визирь другого дейламитского (буидского) государя Баха ад-Даула, построил в квартале Карх Багдада библиотеку, которая состояла из десятков тысяч экземпляров книг, переписанных рукой известных и почитаемых имамов. Сохранились упоминания о крупных библиотеках Сирии и Египта. В библиотеке, организованной Якубом ибн Калсом, визирем фатимидского халифа Египта аль-Азиза Биллаха II (975—996), иногда имелись десятки и даже сотни экземпляров одних и тех же книг. В эпоху правления другого фатимидского халифа аль-Хакима (996—1020) придворная библиотека располагала сотней тысяч экземпляров книг. Количество книг в период халифа аль-Мустансира Биллаха (1020— 1035) перевалило за 200 тысяч. Ученые могли пользоваться этими книгами бесплатно. Аукционы по продаже книг в Андалузии были местом, где соперничали интересы, богатство и удовольствие. В Кордове омейядских халиф Хаким II построил библиотеку, где, по преданиям, хранилось 400 тысяч экземпляров книг. Лишь список наименований этих книг составлял 44 тома. Этот халиф регулярно отправлял своих представителей в Багдад и Сирию для приобретения книг и привлечения ко двору новых авторов. В Гранаде в эпоху омейядских халифов функционировало 70 публичных библиотек. Спустя 400 лет французский король Карл Мудрый (1364—1380) пожелал организовать библиотеку. Он не смог собрать даже тысячи книг. Третью часть книг, собранных этим королем для библиотеки, составляли молитвенники священнослужителей. Библиотека султана Марокко располагала 300—400 тыс. экземплярами книг. Для ее эвакуации при отступлении из Андалузии был выделен специальный корабль, который вместе с библиотекой попал в руки пиратов. Эти книги позднее стали собственностью испанского короля Филиппа III (1598—1621) и составили ядро его знаменитой библиотеки Скориол.

По свидетельству Ибн ан-Надима, ученого мутазилита из Багдада, работы «аль-Фихраст» вполне достаточно для того, чтобы иметь представление об огромном количестве книг по различным направлениям наук у мусульман. Различные энциклопедии, такие как «Мафатих уль-Улум» («Ключи к наукам») аль - Хорезми, «Джам-уль-Улум» («Свод наук») Фахраддина Рази, «Нафаис аль-Фу-нун» («Ценности наук») Амули и Кашшаф, «Истелахат» («Терминология») Таханави, написанные исламскими учеными, свидетельствуют о широте интересов мусульман, разнообразии и значительном количестве библиотек в исламских странах. Действительно, мусульмане были основателями больших публичных библиотек в мире, а их меценаты постоянно соревновались в создании библиотек общего пользования.

Несмотря на то, что древние библиотеки постоянно подвергались уничтожению в результате пожаров, большое количество исламских рукописей, сохранившихся до сих пор в публичных и личных библиотеках, является убедительным аргументом в пользу многочисленности и богатства древних библиотек.

В период расцвета исламской культуры в исламских странах существовало огромное количество высших школ. Многие состоятельные люди под воздействием интереса ислама к науке и вследствие его призыва к благотворительности проявляли особый интерес к школам. В результате во многих мусульманских городах существовали такие известные высшие школы, как Низамия, Мустан-сирийя, Халавия, Джавзия, аль-Азхар и т.д. Каждая из них была знаменита по-своему. Все эти школы, в которых воспитывались корифеи исламской науки, целиком или в большинстве своем поддерживались за счет благотворительности. Они не контролировались халифами и султанами. Это были общенародные школы. За редким исключением они принадлежали отдельным сектам или орденам, в большинстве этих школ обучение было свободным. Любая исламская секта или орден могли организовать в этих школах преподавание приемлемых научных дисциплин.

Медресе Низамия в Багдаде было построено в 1065 году. На его строительство было затрачено около 200 тысяч динаров. Его основатель Низам аль-Мульк тщательно подходил к выбору педагогов медресе, лично проводил с ними собеседование и экзаменовал. Он назначил главой этого медресе выдающегося исламского богослова и философа — Абу Хамида аль-Газали. В медресе Низамия читали лекции самые видные богословы того времени: имам аль-Джувейни, аль-Газали, Абу Исхак Ширази и другие. Лекции в медресе Низамия посещал знаменитый историк Ибн Асакир, автор более чем 70-томной книги «История Дамаска». Среди студентов багдадской Низамии был персидский поэт Саади.

Сам Низам аль-Мульк в течение 30 лет был визирем при двух самых могущественных сельджукских султанах – Альп-Арслане и Маликшахе. Благодаря своим административным и управленческим способностям Низаму аль-Мульку удалось поднять престиж государства сельджуков, успешно вести как внутреннюю, так и внешнюю политику. Султаны доверяли ему, как самим себе, и наделили практически неограниченной властью. Стабильность в государстве во многом была достигнута благодаря справедливости, к которой без устали призывал Низам аль-Мульк.

Построенные по принципу Низамии медресе были практически в каждом более или менее крупном городе, среди которых Багдад, Нишапур, Балх, Герат и Исфахан. Они так и назывались – Низамии, и были первыми высшими учебными заведениями в мусульманском мире, имеющими хорошую организацию образовательного процесса. Медресе функционировали и раньше, но они не были структурированы и централизованы, их не связывала между собой единая образовательная программа. В этом и заключалась главная особенность медресе Низамия. Кроме того, они являлись важными центрами научной деятельности. Их преподаватели были крупнейшими учеными своего времени.

Из всех уголков исламского мира исследователи науки стремились попасть в эти центры. В этих древнейших в мире университетах они обеспечивались жильем и стипендией. Кроме того, они имели возможность пользоваться библиотеками, больницами, мечетями, слушать проповеди. Преподаватели в исламских университетах имели научные степени и носили соответствующую форму, всему этому стали подражать и в европейских университетах. По качеству образования эти медресе превосходили все остальные медресе и были известны далеко за пределами исламского мира. Впоследствии они послужили образцом для создания университетов в Европе. Крупные высшие школы в Европе, такие как университеты в Болонье, Париже, Монпелье и Оксфорде, появились после XII века, то есть несколько веков спустя после исламских.

В XII веке андалузский путешественник Ибн Джубейр во время своего пребывания на Востоке насчитал 20 медресе в Дамаске и 30 — в Багдаде. Приблизительно в это же время Вениамин Титли, еврейский путешественник и раввин из Андалузии, насчитал 20 медресе в Александрии и отметил большое количество учебных заведений такого рода в других исламских городах. Он отметил и энтузиазм, и страстную тягу учащихся медресе к освоению наук. Эта страсть к постижению знаний не ограничивалась рамками городов, а распространялась и на селения, где родились и жили многие исследователи, занимавшиеся различными науками. Многие крупные представители исламской науки были родом из сельской местности.

Готовность мусульман к освоению и распространению знаний, хадисы пророка, побуждающие мусульман к поиску и освоению наук, а также наличие необходимых для этого дополнительных предпосылок стало причиной мощного научного движения в мусульманских владениях. Первым шагом в этом направлении были перевод греческих научных работ и распространение наук, берущих начало в Греции. Это явление послужило началом периода, когда исламский мир опередил Европу и стал знаменосцем мировой науки и просвещения. Это было осуществлено зиммиями (иноверцами, живущими в мусульманских странах, признающими власть мусульман и платящими джизью) и, в частности, христианами и зороастрийцами, которые, в отличие от арабов, в силу своего воспитания владели другими языками. Греческая философия была переведена на арабский язык в основном сирийцами, так как греческая философия, отвергнутая официальной церковью Византии, нашла убежище у якобинцев и несторианцев (которые в основном были сирийцами). Город Эдеса (Ар-Реха) в Сирии считался одним из важнейших центров изучения греческой философии. В период правления аббасидского халифа аль-Мамуна, возможно, даже раньше, началась деятельность по переводу этих книг уже на арабский. Дом Мудрости (Бейт-уль-Хикма) аль-Мамуна, являвшийся своего рода академией, имея хорошо оборудованную библиотеку и обсерваторию, сыграл важную роль в передаче арабам греческой науки. Большинство из членов этой академии были сирийцами. Они хорошо владели как арабским, так и греческим языками. Ханин ибн Исхак, который изучал греческий язык в Византии, будучи руководителем этой академии, проводил активную работу по развитию переводческой деятельности. В этом деле ученому способствовали его сын Исхак и другие родственники; при их помощи он осуществил перевод на арабский язык трудов Аристотеля и Галена.

Кроме города Ар-Реха, являвшегося центром сирийского христианства, в Сирии существовал еще один научный центр в городе Херон. Херон был расположен недалеко от Ар-реха и считался центром сирийских сабиев. Сабии почитали небесные тела и, соответственно, проявляли интерес к астрономии и математике, следовательно, к греческой науке. Сабит ибн Кара, который также был из сабиев, в этот период приступил к переводу греческих книг по астрономии и математике. Ему и его семье принадлежат переводы на арабский язык трудов Евклида, Архимеда и Аполлония. Причем переводчики с греческого или пехлевийского языков книг по математике, медицине и философии, как правило, сами не только были знакомы с этими науками, но и являлись авторами соответствующих трактатов. Например, Сабит ибн Кара, переводивший книги с греческого, считался крупным знатоком медицины и математики. Кеста ибн Лука из Баальбека, который перевел много книг с греческого, был известен как крупный ученый в области математики и механики. У прославленного переводчика Ханина ибн Исхака имеются собственные труды по проблемам глазных болезней, а Мата ибн Юнус, переводивший комментарии к трудам Аристотеля, был известным ученым своего времени и учителем аль-Фараби. Эти переводы сыграли важную роль в зарождении научного движения среди мусульман еще и по той причине, что были осуществлены компетентными и высокообразованными лицами.

Мусульмане не проявили интереса к греческой поэзии и драматургии. Это произошло не столько потому, что поэзия и драматургия были тесно переплетены с мифологией и верованиями греков и не были интересны мусульманам, сколько потому, что греческая поэзия и драматургия были построены на греческой риторике. При наличии традиции коранической риторики греческая поэзия и драматургия, использующие риторику греческую, не могли быть привлекательны для мусульман. Основная причина того, что «Поэтика» Аристотеля оказалась для последователей ислама сложной и не была принята ими, а работы Платона не стали популярными, заключалась именно в чуждом пафосе греческих поэзии и драматургии. Существует, однако, немало свидетельств популярности в исламском мире «Илиады» Гомера и ряда других отдельно взятых греческих поэтических работ. Учитывая дискуссии мусульманских мыслителей вокруг «Золотых слов», можно прийти к выводу, что они занимались переводами образцов греческой художественной литературы соответственно своему вкусу и интересам.

При переводах не ограничивались лишь работами греческого происхождения. Мусульмане, даже в период правления омейядских халифов, извлекали немалую научную пользу от лиц, обучавшихся в иранской академии Гондешапур. В начальный период распространения ислама, как и ранее, Гондешапур считался центром просвещения Ирана и Индии. Ученые и особенно знатоки медицины при омейядском дворе находили в Гондешапуре помощь и необходимую поддержку. Некто Масерджуя, иранский еврей, который обучался в этом научном центре, по-видимому, был первым из переводчиков греческих книг на арабский язык. В Гондешапуре придавалось большое значение и индийской науке и культуре. Такие известные всему миру книги, как «Тысяча и одна ночь», «Калила и Димна», прославившие классическую арабскую и персидскую прозу, являются примером влияния иранского и индийского наследия, поскольку большинство новелл из «Калилы и Димны» имеют индийское происхождение, а вопрос происхождения новелл «Тысячи и одной ночи» до сих пор является спорным.

Многие научные труды, особенно по логике, астрономии, а также работы прикладного характера были переведены на арабский язык с пехлеви (среднеперсидский язык). Переводчики с пехлеви, такие как Абдуллах ибн Мукаффа, Ноубахт, Али ибн Зияд пользовались большой популярностью. Осуществлялись также переводы индийских книг по астрономии и медицине.

Знакомство мусульман с наукой и с вопросами, связанными с каламом, началось в эпоху Омейядов. Калам – первое направление арабо-мусульманской теоретической рефлексии, спекулятивная дисциплина, дающая догматам ислама толкование, основанное на разуме, начало которому было положено сразу после зарождения ислама и которое сформировалось в IIХ в. Именно в это время в Ираке, Сирии и Египте ученые, знакомые с философскими традициями Греции, Индии и Ирана, стали последователями ислама и поступили на службу к исламским правителям. До этого мусульмане, занятые завоевательными походами, поглощающими весь их потенциал, ограничивались изучением Корана, хадисов, а также необходимых для понимания священных текстов арабской поэзии и литературы, деяний святых и истории ислама. Коран и хадисы действительно были основными источниками по религии и шариату. По этим двум источникам изучались как фикх, так и принципы веры, которым начиная со времени «праведных халифов» угрожали противоречия и кризисы. Источниками этих противоречий и идейных кризисов являлись высказывания хариджитов, кадаритов, и мураджиитов. Но с началом эпохи Аббасидов произошли положительные сдвиги как в развитии науки и философии, так и во всех областях жизни мусульманского общества: стала формироваться такая научная дисциплина, как усул (методология), и тем самым вырабатывались научные принципы для обоснования положений фикха.

Формировалось учение о каламе, согласно которому споры об основных положениях веры были подчинены логике и аргументации. Традиции греческих, индийских и иранских наук, переданные в переводах, открыли перед мусульманами новые, светлые горизонты мысли и просвещения. Мусульмане в целом стали посредниками при передаче арабскому миру древних достижений в области философии и просвещения, что само по себе было большим прогрессом. Но мусульмане в своей деятельности не ограничивались только переводом и непосредственной передачей знаний – исламские ученые много присовокупили к индийскому, греческому иранскому наследию. В любом случае эти переводы открыли перед мусульманами путь к новым видам деятельности и научным достижениям.

Медитация

3-й Мастер

СООК РОН
АРР ТООН
ФЕР РА
ЕНОХ ЛЕВИС
ВЕНУС ГРОН

 

13-я и 11-я Зоны

ОСТЕР ПРИСЦЕЛЬС
ЕНОХ ХЕВА
КРОН ВЕНУС

*Гондишапур – персидский город в Хузистане (юго-западный Иран), интеллектуальный центр империи Сасанидов. Шапур I основал город в 271 году и населил его пленными сиро-римлянами христианского (несторианского) исповедания.
Позднее Гондишапур разросся и стал столицей Сасанидской империи. Шапур I женился на дочери римского императора Аврелиана. Жена императора, римлянка, привезла с собой в Гондишапур двух греческих врачей. Поселившись в городе, те организовали там обучение медицинским наукам, основываясь на работах Гиппократа. Позднее, уже при Хосрове I Ануширване (т. е. «с бессмертной душой»), Гондишапур прославился своими врачами и учеными на всю империю. Хосров I с радостью предоставлял убежище и греческим философам, и ассирийцам-несторианам, бежавшим из Византийской империи по причине преследования со стороны церкви. Царь заказывал «беженцам» переводы греческих и сирийских текстов на пехлевийский (среднеперсидский) язык. Они переводили различные трактаты по медицине, астрономии, астрологии, философии и полезным прикладным искусствам. Кроме того, Хосров I Ануширван послал одного из знаменитых персидских медиков в Индию и Китай, чтобы пригласить ученых оттуда в Гондишапур. Эти гости занимались переводами индийских текстов по астрономии, астрологии, математике и медицине, а также китайских работ о траволечении и религии.

В результате в Гондишапуре был построен старейший в мире медицинский центр (с подобием больницы), куда также входил университет и библиотека, чье собрание составляло около 400 000 томов.  Гондишапурская академия, как этот комплекс называют сегодня, оставалась важнейшим медицинским центром на протяжение VI – VII вв., и привлекала массу выдающихся ученых из Греции, Египта, Индии и Рима. В ней преподавали медицину, философию, теологию и другие науки. Ученики подробно знакомились с зороастризмом и персидскими традициями. При Хосрове I Ануширване в Гондишапуре, у 500 ученых, преподававших различные предметы, обучалось около 5 000 студентов. Позднее и учителя, и студенты получали важные посты в правительстве.