Лекция 10.

Куликовская битва.
Митрополит Алексий, Сергий Радонежский, Дмитрий Донской

 
Победа у реки Вожи, естественно, вызвала в Москве большой энтузиазм, но в то же время возникло много опасений по поводу будущего. Все знали, что решительное сражение еще впереди.

Действительно, как бы ни был Мамай напуган известием о поражении Бегича, удержаться у власти он мог, только предприняв максимальные усилия подавить Москву. Для укрепления своей армии он нанял безжалостных воинов из генуэзцев, черкесов и аланов. В отличие от старых монгольских армий, состоящих только из конницы, он решил использовать и пеших воинов. Генуэзская пехота имела прекрасную репутацию хорошо вооруженного и подготовленного рода войск. Он также достиг полного взаимопонимания с великим князем Олегом Рязанским и Ягайло Литовским. Было согласовано, что в случае победы территория Великого княжества Владимирского будет поделена между Рязанью и Литвой; Олег и Ягайло будут управлять побежденными русскими землями как вассалы хана. Рязанские войска должны были поддержать армию Мамая по пути на север; Ягайло обещал присоединиться к ней в назначенном месте – в бассейне верхнего Дона – в конце июля 1380 года. Когда его армия была готова к походу на Москву, Мамай выслал к Дмитрию Московскому посланников с требованием восстановить вассальную зависимость от хана и согласиться платить дань в гораздо большем размере, чем он выплачивал до 1375 года

По совету митрополита Киприана (преемника Алексия) Дмитрий не отверг ультиматум сразу, а отправил к Мамаю собственных послов для дальнейших переговоров. Однако на границе Рязанского княжества этим послам сказали, что армия Мамая уже в пути. Те тут же послали к князю Дмитрию гонца, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и испросить дальнейших инструкций. Понимая, что теперь альтернативы войне нет, митрополит Киприан одобрил решение Дмитрия оказать сопротивление. Безотлагательно во все крупные города направили послания с предложением как можно скорее собрать войска. Удельных князей пригласили на встречу в Москву, а всем собранным войскам было приказано встретиться в Коломне 15 августа.

Великий князь Дмитрий совершил паломничество в Троицкий монастырь за благословением преподобного Сергия Радонежского; Сергий благословил князя на сражение и предрек ему победу. Прощаясь, Дмитрий попросил, чтобы преподобный Сергий отпустил с ним двух монахов – Пересвета и Ослябю. Пересвет и Ослябя происходили из старинного боярского рода на Брянщине и славились своим воинским мастерством. Тот немедленно позвал обоих и велел им ехать с князем Дмитрием. Далее в «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что «И дал он им вместо оружия тленного нетленное — крест Христов, нашитый на схимах, и повелел им вместо шлемов золоченых возлагать его на себя».

Большинство удельных русских князей Великого княжества Владимирского – такие, как белозерский, устюжский, костромской, ростовский и ярославский – повели свои отряды в Коломну. Князья суздальский и нижегородский остались дома, по-видимому, будучи назначенными охранять район средней Волги, стратегически важный для левого фланга русского театра войны. Новгород Великий по договорам был освобожден от обязанности посылать свои войска за пределы новгородского региона. Тверь по договору от 1375 года была обязана выставить вспомогательные войска, но не выполнила своего обязательства. Так народ Великого княжества Владимирского выступил против Мамая без какой-либо поддержки со стороны.

Насколько велика была армия Дмитрия? Никоновская летопись называет цифру 400 000 человек, что, конечно же, большое преувеличение. Поскольку для сбора дани и рекрутов для монголов Великое княжество Владимирское было поделено на пятнадцать тем, оно могло предоставить, в лучшем случае, 150 000 воинов. Вряд ли более трети от этого числа можно было фактически поставить под ружье в краткие сроки. Кроме того, нужно исключить тех, кто использовался в службах обеспечения и связи, а также назначенных в гарнизон Москвы и некоторых других городов. Отсюда полевая армия Дмитрия Московского не могла составлять больше 30 000 человек. Армия Мамая была примерно такой же величины. Однако конные войска у него превалировали, что, в условиях того времени и местности, являлось преимуществом.

К концу июля армия Мамая достигла равнины, расположенной между верхним Доном и его притоком Непрядвой, близ Куликова поля. Там Мамай остановился, чтобы ждать прибытия Ягайло с его литовцами. Тот, однако, опаздывал на встречу. В то время два брата Ягайло, князья Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский, отказавшиеся признать его власть, решили поддержать Дмитрия Московского. Оба со своими частями присоединились к великому князю в Коломне. Там на военном совете в конце августа оба князя настаивали на том, что русская армия должна пересечь Дон и атаковать Мамая до того, как Ягайло соединится с ним (он тогда был уже в 25 верстах). Их знали как умелых военачальников и приняли совет, тем более, что он соответствовал посланию преподобного Сергия, вдохновляющего армию на бой за веру и отечество. Русская армия переправилась через Оку к 1 сентября, а через значительно более мелкий Дон – шесть дней спустя.

Как только русские пересекли Дон, они оказались лицом к лицу с монголами. Кровавая битва на Куликовом Поле произошла 8 сентября. Из-за численного преимущества монгольской конницы русские не могли применить обходные маневры. Однако Дмитрий поместил в засаду в близлежащем лесу у Дона сильное подразделение отборных войск под командованием своего отважного и верного двоюродного брата князя Владимира Серпуховского с князем Дмитрием Боброком в качестве советника. Главным воеводой основной армии князь Дмитрий назначил боярина Михаила Бренока. Сам великий князь выбрал сражение в строю.

Зачастую перед сражением по старинному обычаю из рядов противников выходили воины, которые должны были скрестить оружие первыми. Это был ритуальный поединок, победа в котором одного и поражение другого истолковывалась обеими сторонами как знамение.

Перед началом битвы на поле Куликовом из рядов татарского войска выехал богатырь Челубей, печенег по происхождению, как пишет «Сказание…»: «перед всеми доблестью похваляясь, видом подобен древнему Голиафу: пяти сажен высота его и трех сажен ширина его». Вызов Челубея принял Пересвет, выступив из рядов, он сказал: «Этот человек ищет подобного себе, я хочу с ним переведаться!» И был на голове его шлем, как у архангела, вооружен же он схимою по велению игумена Сергия. И сказал: «Отцы и братья, простите меня, грешного! Брат мой, Андрей Ослябя, моли Бога за меня!». «Сказание…» повествует о том, что поединщики съехались посреди поля, вышибли друг друга копьями из седел и тут же на месте оба и скончались.

Однако церковное предание повествует об этом поединке совсем иначе. Пересвет увидел, что у Челубея копье очень тяжелое и длинное, длиннее обычного. Сходясь с ним, воины вылетали из седла, даже не сумев нанести Челубею ни одного удара. И тогда Пересвет отказался от воинского доспеха в расчете на то, что копье печенега пробьет его и тогда он окажется от Челубея на таком расстоянии, что сумеет нанести удар.

Так и случилось. Налетев на острие копья Челубея, Пересвет сумел ударить так, что его противник замертво рухнул на землю. А сам Пересвет, хоть и смертельно раненый, сумел вернуться к своему войску и там испустить дух на руках у товарищей. Погибли оба, но со стороны выглядело так, что Челубей был выбит из седла, а Пересвет победителем вернулся к своим.

Затем по всему фронту началось основное сражение. Примерно через четыре часа стало ясно, что преимущество на стороне Мамая; русская пехота вся была раздроблена на части, русская конница тоже испытывала затруднения. Под великим князем Дмитрием было убито два коня подряд. Когда монголы готовились нанести последний удар, Дмитрий Боброк сказал князю Владимиру, воеводе засадного отряда, которому давно не терпелось вступить в бой, что момент ударить настал.

Неожиданное появление свежих русских войск сразу же изменило положение. Первым отступил Мамай, вся его армия скоро последовала за ним в полном беспорядке. Русские преследовали их несколько верст и захватили лагерь Мамая со всем вооружением и припасами. О дальнейшем преследовании не могло быть и речи из-за огромных потерь и полного изнеможения оставшихся в живых русских. Потери татар были так же велики, как и у русских; каждая рать потеряла около половины своих людей. Когда князь Владимир, возвратившись после преследования отступающих монголов, встал на усеянном телами поле брани для переклички, многие замечательные воеводы не откликнулись. Среди павших были и главный воевода Михаил Бренок, князь Федор Белозерский, другие князья и бояре, а также монах Ослябя. Некоторое время боялись, что и сам великий князь Дмитрий сложил голову в бою. В конце концов его бездыханным нашли под деревом. Все же он оказался жив и даже не очень серьезно ранен, только контужен.

Известие о победе вызвало на Руси великое ликование вместе с великой скорбью по погибшим. Сразу же после триумфального возвращения в Москву, князь Дмитрий снова совершил паломничество в Троицкий монастырь, где преподобный Сергий отслужил торжественную панихиду по всем русским воинам, потерявшим жизнь на Куликовом поле. Церковные власти затем установили в субботу, в день или до, 26 октября (день Св. Дмитрия Салунского, покровителя великого князя Дмитрия) День памяти для отмечания каждый год, «пока стоит Русь». Авторитет Дмитрия достиг своего апогея. К нему стали обращаться как к «Донскому». Битва на Дону взволновала воображение русских, несмотря на то что последующие события несколько умалили ее значение. Под названием «Задонщина» русским автором того времени (возможно, священником Софонием) была написана посвященная ей поэма. С литературной точки зрения это довольно бледная копия «Слова о полку Игореве» двенадцатого века. В поздние своды русских летописей, такие, как Никоновский, вошло несколько связанных с битвой легенд; их также использовали в многочисленных сказаниях о сражении, обычно называемом «Мамаево побоище».

В Куликовской битве Восточная Русь сделала максимум того, на что была способна в то время. Если бы распри в Золотой Орде продолжились, то это сражение обеспечило бы Руси немедленную независимость. В действительности, однако, единство и сильная власть в Орде были восстановлены вскоре после поражения Мамая.

Вторая половина XIV в. – начало духовного подъема на Руси. Это необычайно важная в истории Русского государства и Русской Церкви эпоха, связанная с деятельностью трех наших великих соотечественников, которые внесли исключительный вклад в созидание Российской государственности. Без их подвига невозможно было бы объединение Руси вокруг Москвы и создание могущественного, централизованного Российского государства.

Это, в первую очередь, святитель Алексий, который был устроителем церковной жизни на Руси во второй половине XIV в. Во-вторых, это князь Дмитрий Донской: при нем Москва стала бесспорным центром объединения Руси, а Куликовская битва показала, что монголо-татар можно побеждать и можно, в конце концов, добиться свержения ига Золотой Орды. А основой этого процесса освобождения от татарского ига и созидания Российской державы стал исключительный по масштабу духовный подъем, в центре которого лежал молитвенный подвиг третьего крупнейшего святого этого времени – преподобного Сергия Радонежского. Именно Радонежский игумен способствовал возрождению того православного духовного начала в жизни русского народа, без которого он так никогда бы и не осмелился подняться с колен и стряхнуть с себя иго поработителей.

Митрополит Алексий фактически правил Московским княжеством с 1360 г. и вплоть до своей смерти в 1378 году. Однако он не слишком известен в нашей стране, поскольку остаётся в тени Дмитрия Донского. Великим князем Московским Дмитрий стал в возрасте 9 лет, когда в ноябре 1359 года умер Великий князь Московский Иван Красный, но, даже достигнув совершеннолетия, он был лишь «министром обороны» в правительстве, которое возглавлял Алексий. Но именно Дмитрий Донской уже давно признан главным национальным героем той эпохи.

Святитель Алексий родился около 1300 года в семье боярина Феодора Бяконта, представителя родовитой черниговской фамилии, который вместе со своей женой Марией перебрался из разоренной татарами Черниговщины в набиравшую силу Москву, ко двору князя Даниила Александровича. Алексий был старшим сыном этой пары, однако и другие их сыновья – Феофан, Матвей, Константин и Александр, по прозвищу Плещей (вероятно, «плечистый») оставили след в истории, став основателями нескольких дворянских родов. Их потомками были, например, Игнатьевы, Жеребцовы, но особенно известны Плещеевы. Даниил Андреевич Плещеев по прозвищу Басман, например, стал отцом и дедом знаменитых опричников Ивана Грозного.

Переселившись в Москву, Фёдор Бяконт занял высокое положение при дворе князя Даниила Александровича. Достаточно сказать, что «восприемником в Крещении» их старшего сына, будущего митрополита, стал княжич Иван (впоследствии – великий князь Иван Данилович Калита). Весьма ценили Бяконта и дети Даниила – Юрий и Иван. По некоторым данным, именно Фёдор управлял делами Московского княжества во время их поездок в Орду. При Великом князе Симеоне Ивановиче Гордом Бяконт стал путным боярином (то есть управляющим хозяйством его двора).

Мирское имя старшего сына Бяконта, родившегося то ли в 1296, то ли в 1304 году – Елевферий. И уже став монахом, получил всем знакомое имя Алексий. Предание гласит, что в возрасте 12 лет мальчик отправился ставить силки на птиц и, задремав, услышал голос, который, назвав его Алексием, объявил, что ему суждено стать «ловцом человеков»: «Алексие, что всуе трудишися? Отселе будеши человеки ловя.»

Уже в молодые годы Алексий, получивший блестящее образование и даже знавший греческий язык, проявил склонность к монашеству. В двадцатилетнем возрасте он стал монахом в Богоявленском монастыре, что в Китай-городе. В монастыре Алексий познакомился с родным (старшим) братом Сергия Радонежского – Стефаном, который был младше его примерно на 10 лет. Общим наставником Алексия и Стефана был старец Геронтий. Позже Стефан (не без протекции Алексия) стал иеромонахом и, по некоторым данным, игуменом этой обители, духовником князя Симеона Гордого и тысяцкого Василия Вельяминова, поддерживал тесные отношения с митрополитом Феогностом.

Свыше двадцати лет Алексий провел простым монахом в этой московской обители, отличаясь воздержанием и обращая на себя внимание своими аскетическими подвигами. Здесь же он продолжал совершенствовать свое образование. О молодом подвижнике узнали великий князь Симеон Гордый и митрополит Феогност. Алексий произвёл на Феогноста столь хорошее впечатление, что около 1344 года тот приблизил его к себе, обязав «помогать ему и судить церковных людей по правде, по священным правилам».

6 декабря 1352 года «Феогност поставил наместника своего Алексия в епископы во Владимир, а когда в 1350 г. Первосвятитель заболел, благословил его на митрополию и послал о нем послов своих в Цареград к патриарху.»

Сан митрополита – второй после патриарха. Митрополит является как бы наместником патриарха на территории, которая называется митрополией или митрополичьей кафедрой. До середины XV века Русская Церковь подчинялась Константинопольским патриархам, которые и назначали либо утверждали митрополитов Киевских и Всея Руси. А потом они ещё должны были получать ярлыки от ордынских ханов.

В своей духовной грамоте умирающий Симеон Гордый назначил Алексия советником своих младших братьев – Великого князя владимирского Ивана II Красного и серпуховского князя Андрея Ивановича. Причиной смерти этого князя называют «чумной мор», в это же время от «моровой язвы» умерли его сыновья Иван и Семён, младший брат Андрей Иванович Серпуховской и митрополит Феогност.

Так вопреки своему желанию и устремлению к тихой монашеской жизни Алексей был приближен ко двору, чему немало способствовало его знатное происхождение. Около 1340 г. Феогност сделал Алексия своим митрополичьим наместником во Владимире. А заболев, он принял решение ходатайствовать перед патриархом Константинопольским о поставлении Алексия на митрополию в случае своей кончины. Ставший горячим патриотом Руси и приверженцем объединительного курса Московских князей, грек Феогност тем самым хотел обеспечить продолжение уже четко оформившегося к тому времени союза между великокняжеской властью и митрополией всея Руси. Не дожидаясь ответа из Царьграда, в 1352 г. Феогност, незадолго до своей кончины, совершил рукоположение Алексия во епископа Владимирского. Поскольку к этому времени во Владимире уже более полувека не было собственных архиереев, а город с прилежащей областью входил в митрополичий округ, такая титуляция Алексия должна была свидетельствовать о том, что как викарий митрополита он является его официальным преемником.

Феогносту нужна было именно конкретная личность, способная продолжить его дело. И он сделал все для того, чтобы поднять авторитет Алексия в глазах Константинополя и убедить патриарха поставить в митрополиты именно его. Когда в 1353 г. посольство Феогноста вернулось в Москву, привезя весть о согласии на поставление Алексия в митрополиты, уже не было в живых ни самого Феогноста, ни великого князя Симеона, умерших от чумы. Великим князем стал Иоанн Иоаннович Красный (1353–1359 г.г.). Он отправил Алексия в Царьград на поставление (утверждение в статусе митрополита). Во время этого путешествия тот едва не утонул в море во время бури. В память о своём спасении позже в Москве он распорядился построить знаменитый Спасо-Андроников монастырь – в честь праздника, приходившегося на тот день, когда его корабль достиг бухты Золотой Рог. В настоящее время здесь располагается историко-архитектурный заповедник имени Андрея Рублёва.

В Константинополе Алексия продержали около года, долго не решаясь поставить в митрополиты, испытывая в плане духовно-нравственном. Но скорее всего, на предмет лояльности по отношению к грекам. Кроме того, утвердив Алексия на митрополичьей кафедре, его поставили под весьма строгий контроль со стороны Патриархии. Ему вменялось в обязанность раз в два года являться в Константинополь для отчета о своей деятельности. На Русь был также отправлен экзарх – диакон Георгий Пердика, – который должен был также держать под контролем дела Русской Церкви.

Уже ощущалось, что церковная зависимость от Константинополя для Русской Церкви, вполне созревшей к середине XIV в. для своей автокефалии, становится фактором неблагоприятным. Если в период раздробленности независимые от русских князей греки-митрополиты много содействовали объединению Руси в смысле духовном, то теперь, когда начался процесс государственного объединения Руси, греческое влияние становилось его тормозом, так как в Константинополе стремились учитывать в первую очередь свои собственные интересы, а не русские.

Так, еще во время пребывания Алексия в Царьграде в митрополиты Литовские был поставлен Роман – свояк князя Литовского Ольгерда. Решив повторить попытку изъятия своих православных подданных из Московской юрисдикции, Ольгерд убеждал Царьград посвятить Романа в митрополиты для Литвы, обещая взамен принять Православие и крестить всех литовцев. Перспектива политического союза с могущественным князем и его щедрые подношения сделали в Константинополе свое дело. По требованию Ольгерда в 1355 г. Константинопольский патриарх Каллист I восстановил Литовскую митрополию, в которую вошли Полоцкая и Туровская епархии (на территории Белоруссии) с центром в городе Новогрудок. Митрополитом здесь был поставлен тверской монах Роман – ставленник Ольгерда. Но титул митрополита Киевского и всея Руси остался за Алексием, который осенью 1355 г. вынужден был снова отправиться в Константинополь для решения вопроса о границах митрополий. Дело в том, что пролитовский митрополит Роман вопреки договорённостям распространил свои полномочия на территории, захваченные Ольгердом, в том числе и на Киев. Забегая вперёд, скажем, что митрополит Роман попытался взять под свой контроль даже Тверскую кафедру, но зимой 1362 года он умер, и захваченные было им епархии вновь признали власть Алексия.

После поставления на Русь двух митрополитов оба они какое-то время еще пребывали в Константинополе. Здесь Алексий и Роман весьма поиздержались, давая взятки сребролюбивым грекам. В связи с этим произошел любопытный эпизод: оба митрополита обратились за деньгами в Тверь. Очевидно, Роман, будучи выходцем из Тверского княжеского дома, надеялся на положительный ответ земляков. Это могло быть впоследствии использовано им в плане утверждения своей юрисдикции над Тверью. Но тверичи политическую борьбу между Тверью и Москвой не смешивали с вопросами церковной жизни.

Деньги они послали Алексию, которого и признали своим законным митрополитом. Роман не оставил попыток выйти за пределы очерченных ему узких рамок Литовской митрополии. Вскоре он предпринял попытку явочным порядком утвердиться в Киеве. Резидируя здесь, он мог претендовать на преемство от митрополитов всея Руси, а заодно и на все епархии Русской Церкви, которые находились на территории Литовского княжества, но были отнесены к юрисдикции св. Алексия. Однако, «не прияша его кияне». Но домогательства Романа продолжались. Этому благоприятствовало то, что в 1355 г. в Константинополе императором вместо низложенного Иоанна VI Кантакузена вновь стал Иоанн V Палеолог. Патриарха Филофея сменил Каллист. Роман, надеясь на пересмотр своего статуса, в 1356 г. снова прибыл в Царьград. Сюда же был вызван и Алексий. Однако, у Алексия была грамота на Киевскую и всея Руси митрополию, поэтому его статус был не оспорим. Но все же Роману удалось оттягать у Алексия епархии Галицко-Волынской земли: Владимирскую, Луцкую, Холмскую, Перемышльскую и Галицкую. Это, тем не менее, не удовлетворило Романа. Он уехал из Константинополя обиженный, не простившись с патриархом. В 1356 г. Роман самовольно прибыл в Киев и утвердился здесь, очевидно, не без помощи Ольгерда. Роман совершал здесь богослужения и хиротонии. А когда Ольгерд завоевал Черниговское княжество и подчинил своей власти Брянск, Роман присвоил себе главенство и над Брянско-Черниговской епархией. Ненависть Романа к святителю Алексию была столь велика, что по его наущению литовцами была разорена митрополичья вотчина св. Алексия – город Алексин на Оке (ныне в Тульской области).

Св. Алексий жаловался на Романа в Константинополь, но особого успеха это не возымело. Когда же Алексий в 1358 г. лично приехал в Киев, он был арестован по приказу Ольгерда, его казна разграблена, а сам святитель едва сумел спастись бегством. По этой причине Алексий более не посещал православных епархий на территории Литовского княжества. Это позднее дало повод Ольгерду выставлять в качестве аргумента в пользу независимой от Москвы митрополии мнимое нерадение св. Алексия о западных епископиях.

Вскоре, в 1360 г., Роман предпринял ответный демарш, прибыв в родную Тверь. Однако, Тверской епископ Феодор не принял его, хотя Тверские князья, враждебные Москве выказали Роману дружественные чувства. Распря между Алексием и Романом превращалась в продолжительную церковную смуту. Увы, она постепенно, но неуклонно приучала русских людей к мысли о возможности разделения единой Русской Церкви и последующего бытия двух независимых друг от друга митрополий – Московской и Литовской. Наконец, в дела Русской Церкви решил вмешаться патриарх Каллист, который послал на Русь двух своих клириков для расследования причин конфликта. Но их помощь не понадобилась: в 1361 г. распря двух иерархов закончилась со смертью Романа.

Подводя итог этой очередной попытке Литовского князя создать независимую от Москвы митрополию, патриарх Каллист объявил Ольгерду, что не будет по смерти Романа ставить ему преемника: было слишком очевидно, сколь пагубны для судеб Русского Православия устремления Литовского государя. Впрочем, и сам Ольгерд имел возможность убедиться, как мало сочувствия его церковная политика находит среди его православных подданных: Романа практически не признавала даже Русь Литовская. Поэтому Ольгерд примирился с Алексием, но поставил условием признания его Предстоятелем единой Русской Церкви переезд митрополита в Киев. Впрочем, это заведомо невыполнимое условие скорее было, что называется, «хорошей миной при плохой игре». Карташев считал, что Ольгерд провоцировал тем самым новые обвинения против митрополита Алексия на случай возможных в будущем требований к Константинополю восстановить Литовско-Русскую митрополию.

Филофей, вновь ставший в 1362 г. патриархом после низложения Каллиста, хотя и был ранее вынужден уступить требованию Ольгерда поставить Романа митрополитом на Литву, теперь думал загладить свою вину перед св. Алексием. Филофей в 1364 г. издал акт, который объявлял Русскую Церковь неделимой на вечные времена, при всех последующих преемниках святителя Алексия. Однако, привести его в исполнение уже было невозможно. Патриаршая грамота дошла до нас в перечеркнутом виде, с пометкой о признании акта недействительным.

И хотя окончательное разделение Русской Церкви на две митрополии произойдет лишь спустя почти столетие, но уже в правление митрополита Алексия обозначилось со всей очевидностью, что в создавшейся политической ситуации это разделение неминуемо должно случиться. К противостоянию Москвы и Литвы в борьбе за наследие Киевской Руси добавлялась агония гибнущей Византии, судорожно цеплявшейся за любую возможность продлить свое бытие. На все эти обстоятельства наслаивалась также вполне различимая тенденция Рима использовать клубок восточно-европейских противоречий для реализации своих экспансионистских планов.

Несмотря на столь сложную обстановку, святитель Алексий продолжает дело возрождения православной духовности на Русской земле, начатое его предшественниками. Во время его святительства Москва окончательно обретает статус духовного центра Северо-Восточной Руси, что немало способствовало и государственному объединению русских земель вокруг Московского княжеского дома. Трудами св. Алексия за Москвой был окончательно закреплен авторитет нового церковного центра Руси. Не последнюю роль при этом сыграло то обстоятельство, что Первосвятитель стал, согласно духовной великого князя Симеона Гордого, попечителем его братьев – князей Ивана Красного и Андрея. По смерти же Иоанна (правил в 1353–1358 г.г.) Алексий становится опекуном малолетнего сына и преемника великого князя – Дмитрия Ивановича, – будущего Донского, героя Куликовской битвы. Это был беспрецедентный случай, когда Предстоятель Русской Церкви стал фактически главой Русского государства. Подобное стало возможным благодаря небывало высокому авторитету, который имела Церковь на Руси в это тяжелейшее время, так как в ней народ видел главный залог единства. Русь воскресала из небытия в эти годы именно как православная держава, как Святая Русь.

И в то же время, несмотря на исключительное положение святого Алексия как правителя-регента при князе-отроке Дмитрии Ивановиче, смешения государства и Церкви, подмены одного другим не произошло. Православие дало Руси счастливую возможность избежать клерикализма в западном духе и реализовать на практике идею подлинной симфонии государства и Церкви. Причем, тяготы и страдания Руси в период татарщины позволили в значительной степени преодолеть соблазн возвышения одного начала над другим. Мудрость и святость митрополита Алексия проявились в том, что он не воспользовался слабостью государственной власти для того, чтобы возвысить над ней Церковь. Святитель помнил слова Спасителя: «Царство Мое – не от мира сего», которые св. Алексий поставил во главу угла своей деятельности на благо Церкви и государства. К сожалению, уже очень скоро, как только Русь минует критическую фазу своей истории и начнет стремительно возвышаться, государство Русское, окрепнув благодаря Церкви, проявит тенденцию к нарушению этой симфонии.

Святитель Алексий служил верой и правдой Московским князьям, но отнюдь не как их царедворец. Убеждение в том, что им суждено стать той силой, которая объединит Русь, лежало в основе деятельности митрополита. Св. Алексий понимал: если Русь не станет великой и свободной от Орды и Литвы державой, она потеряет не только государственность, но, неминуемо, и православную веру. Интересы Церкви и государства в этом историческом промежутке сошлись как никогда тесно.

Примером того, как послужил на благо Церкви и Отечества митрополит Алексий, являются его взаимоотношения с ханами Золотой Орды, в которых проявились и духовно-нравственная высота святителя, и его блестящие политический и дипломатический таланты. Общеизвестна история исцеления св. Алексием в 1357 г. Тайдулы, матери ордынского хана Джанибека, который на Руси считался «добрым царем». Хан тогда подтвердил привилегии Русской православной Церкви, в том числе – освобождение «от всех даней, поборов и насилий со стороны властей». На Русь за 15 лет его правления татары приходили всего один раз – в 1347 году, когда был захвачен город Алексин и разорены его окрестности.

В 1350 году Джанибек, по просьбе Великого князя Литовского Ольгерда, выступил арбитром в его споре с Симеоном Гордым – и принял решение в пользу Московского князя. От Ольгерда, кстати, в 1360-х гг. Джанибек терпел поражения: великий Литовский князь занял Киев, Чернигово-Северскую и Волынскую земли, некоторые другие территории. При этом литовцы тогда демонстрировали лояльность к обычаям и традициям населения завоёванных территорий, действуя по принципу: «Мы старины не рушим, а новизны не вводим.» Неудивительно, что некоторое время Великие князья Литовские вполне серьёзно претендовали на роль собирателей русских земель. Роковым для них стало обращение в католицизм.

В августе 1357 года Джанибек потребовал от Московского князя Ивана Красного (отца Дмитрия Донского) прислать к нему Алексия – для лечения ослепшей матери Тайдулы. Он писал: «Слышах бо у тебе попа, иже аще кольждо просит у Бога, и Бог его послушает, да пустиши его к мне. Иже аще исцелеет царица моя, мир имеши со мною. Аще ли не пустиши его, имам землю твою пленити.»

В Воскресенской летописи утверждается, что во время прощального молебна, устроенного в соборном Успенском храме (небольшая церковь на месте нынешнего собора), сама собой зажглась свеча, стоявшая у гроба святителя Петра: «Се тогда загореся свеща сама собою у гроба чюдотворца Петра, августа 18-го». Присутствовавшие расценили это как добрый знак. Из воска этой свечи была сделана другая, зажжённая в ставке хана – во время молитвы Алексия в покоях Тайдулы. Слепота ханши, возможно, носила психогенный характер. Так или иначе, исцеление удалось. Тайдула подарила Алексию золотой перстень, который потом был подвешен «у выносного того чюдотворца Алексия образа, который выносится в большия крестохожденияе]». 28 января 1722 года эта реликвия, к сожалению, привлекла внимание Петра I. Царь приказал передать перстень в синодальную ризницу, после чего его следы теряются.

Алексий вернулся в Москву с почетом и подарком: ему был подарен татарский двор в московском Кремле. Подобные дворы имелись в каждом крупном городе Руси и являлись центрами административного контроля татар над русскими княжествами. Алексий избавил своим подвигом Москву от этого страшного символа ига. На месте двора в память о чуде исцеления, случившемся 6 сентября, святитель основал монастырь во имя Чуда святого архистратига Михаила, в котором впоследствии и был, согласно своему завещанию, погребен (обитель уничтожена в 1930-х годах, мощи святителя Алексия впоследствии перенесены в Патриарший собор Богоявления в Елохове).

Вскоре Джанибек был убит своим сыном Бирдибеком, который сменил отца на ханском престоле. Его дочь стала женой небезызвестного темника Мамая. Хан Бирдибек перебил 12 своих братьев, младшему из которых было 8 месяцев. Отцеубийца похвалялся, что пойдет на Русь в поход, так как не довольствовался той данью, которую она платила Орде до сих пор. Но даже этого изверга сумел укротить вновь приехавший в Орду Алексий. Проявив недюжинный талант дипломата и обаяв своей светлой личностью нового хана, митрополит получил от него ярлык в подтверждение прав Русской Церкви и изъявление отказа от намерения идти в поход на Русь.

Свою верность объединительной политике Московских князей митрополит Алексий засвидетельствовал и после того, как малолетством Димитрия Иоанновича Московского воспользовался князь Димитрий Константинович Суздальско-Нижегородский. Он добыл себе ярлык на великое княжение у свергнувшего Бирдибека хана Навруза. Однако за полвека, прошедшие со времени, когда Калита закрепил за Московским домом великокняжеское достоинство, уже успела окрепнуть в сознании русских людей идея единения Руси вокруг Москвы. То, что начиналось как личное дело Московских князей, уже стало всенародным чаянием. Поэтому за князя-ребенка мгновенно вступились его бояре и митрополит, душой болевшие за продолжение объединительной политики Московской династии. Великое княжение удалось вернуть Дмитрию Ивановичу уже к 1363 г. В этом была немалая заслуга святителя Алексия.

Когда в ноябре 1359 года умер Великий князь Московский Иван Красный, его сыну и наследнику Дмитрию в то время было всего 9 лет, к тому же мальчик не мог похвастаться хорошим образованием, в одной из летописей можно прочитать: «Аще бо и книгам не научен он добре». Его современники и соперники – Олег Рязанский, Дмитрий Суздальский, Ольгерд Литовский, были людьми гораздо более «учёными».

Митрополит Алексий тогда некстати оказался в плену в Киеве – в январе того года был схвачен по приказу Ольгерда. Но, вернувшись в Москву в 1360 году, Алексий оттеснил прочих опекунов, властно взяв все дела в свои руки. Именно с того времени вошло в обычай скрепление межгосударственных соглашений митрополичьей печатью. Большую роль играли тогда и Вельяминовы. Старший из них, Василий Васильевич, был тысяцким, его сын Микула вступил в брак с родной сестрой жены Великого князя. Один из братьев Василия – Федор Воронец, был боярином, другой, Тимофей – окольничим. Митрополит Алексий не просто заботился о сироте, но, будучи митрополитом Киевским и Всея Руси, поставил возглавляемую им Церковь на службу Московскому княжеству.

В 1359 г. хан Бирдибек был убит неким Кульпой, что положило начало знаменитой «Великой замятне», продолжавшейся в Орде до 1380 года. Один их ханов в 1361 году поставил своеобразный «антирекорд», продержавшись на троне всего три дня. Великая Замятня «развязала руки» новгородским ушкуйникам, которые до тех пор ходили на Мурман, Кареллу, Двинскую землю, Устюжну и Белозерье. Теперь же они, почувствовав слабость ордынцев, стали плавать вниз по Волге, сжигая и грабя «басурманские» (а порой и русские) города. Масштабные походы новгородских ушкуйников зафиксированы в 1360, 1363, 1366, 1369, 1370, 1371, 1374, 1391, 1392, 1393, 1409, 1417 гг.

Добавим, что это было лишь начало той экспедиции. После Вятки ушкуйники захватили Булгар (уже в третий раз), взяв с горожан отступные в 300 рублей. Затем они разделились: 50 ушкуев ушли вниз по Волге к Сараю, 40 – поднялись вверх, ограбив «все Засурье и Марквашь», после чего пошли «посуху на конех» снова к Вятке, разграбив сёла по реке Ветлуга. А в следующем 1375 году ватага ушкуйников, руководимая некими Прокопом и Смолянином, разграбила Кострому, которую неудачно защищал Александр Фёдорович Плещей – младший брат митрополита Алексия. В данном случае поражает соотношение сил: полторы тысячи ушкуйников против 5-тысячной правительственной армии.

Великий князь Литовский Ольгерд в 1371 году так писал об Алексии в Константинополь: «И при отцах наших не бывало таких митрополитов, каков сей митрополит! – благословляет москвитян на пролитие крови, – и ни к нам не приходит, ни в Киев не наезжает. И кто поцелует крест ко мне и убежит к ним, митрополит снимает с него крестное целование».

Сопернику Дмитрия – Рязанскому князю Олегу повезло меньше, он вступил на престол в 1350 году в возрасте примерно 12 лет и не имел такого прекрасного опекуна, как митрополит Алексий. Пришлось ему сразу взрослеть и заниматься делами своего княжества. В 1353 году Олег отвоевал у Ивана Красного (отца Дмитрия Донского) захваченную москвичами в 1300 году Лопасню – будучи в то время, по словам московского летописца: «ещё молод, младоумен, суров и свиреп вместе со своими рязанцами, с потаковниками ему с бродниками».

Уже через два года, в 1355 году, «младоумный» Олег взял под контроль Муром. В московских летописях времён Олега «рязанскими» (то есть подчинёнными Рязани) называются также князья пронские, козельские, тарусские и новосельские. В дружеских отношениях с Рязанью состояло тогда и небольшое Елецкое княжество.

В 1362 году, хоть и с трудом, но Алексию удалось добиться возвращения 12-летнему Дмитрию ярлыка на Великое княжение, который на какое-то время был передан суздальскому князю Дмитрию Константиновичу. Причем, поскольку Орда переживала период Великой замятни, ярлыки были получены сразу от двух ханов – от «царя Мамаевой Орды» Авдула и «царя Сарайской Орды» Амурата.

Обращение к Авдулу вызвало гнев Амурата, который в 1363 году передал ярлык на Великое княжение Дмитрию Суздальскому. Алексий направил против Суздаля армию под номинальным командованием своего подопечного – Дмитрия, добившись мира «по всей воле Московской».

В 1362 году Алексий сумел договориться с Ольгердом, и до 1368 года отношения Москвы и Великого княжества Литовского были вполне мирными. Летом 1363 года Алексий даже крестил в Твери одну из дочерей язычника Ольгерда Литовского, будущую супругу Великого князя рязанского Олега Ивановича – Евфросинью.

В 1364 году власть в Орде сменилась, Дмитрий Константинович Суздальский получил ярлык на Великое княжение от нового хана – и предпочел отказаться от него в пользу московского князя. Дело в том, что тогда умер старший брат суздальского князя – Андрей Константинович Нижегородский. И власть в Нижнем Новгороде захватил младший из братьев – Борис. В обмен на помощь против него Дмитрий Константинович и передал в Москву ярлык на великое княжение.

Авторитет Церкви еще не раз помогал сохранить политическую линию Москвы, столь нужную в это время. Так, святитель Алексий и преп. Сергий Радонежский помогли исключительно своим духовным авторитетом бескровно покончить с конфликтом, возникшим в Нижнем Новгороде. Здесь в 1365 г. власть узурпировал князь Борис Константинович, изгнавший своего брата Дмитрия, того самого, который еще совсем недавно претендовал на великое княжение. Димитрий Константинович обратился за помощью к Москве, что способствовало упрочению ее лидирующего положения среди русских княжеств. Митрополит Алексий предложил братьям посредничество обладавшего высочайшим моральным авторитетом Сергия Радонежского, который после того, как Борис отказался явиться «на суд» в Москву, «затворил» нижегородские церкви и запретил проводить церковные службы

Правда, для «вразумления» Бориса этого оказалось недостаточно. Тот решил, что богослужения в церквях не являются жизненно необходимыми, и своё мнение изменил, лишь увидев перед стенами города московское войско, направленное туда Алексием. Только после этого он и согласился уступить брату и перейти в Городец. А ставший великим князем Суздальско-Нижегородским Дмитрий Константинович в январе 1366 года выдал замуж за Дмитрия Московского свою младшую дочь Евдокию. Таким образом, миротворческая миссия Алексия была вовсе не бескорыстной, и действовал он исключительно в интересах Москвы.

Затем «по благословению» Алексия был заключён выгодный Дмитрию Московскому договор с его двоюродным братом Владимиром Андреевичем Серпуховским. Позже, по совету митрополита, чтобы сохранить этот союз, Дмитрий уступил серпуховскому князю Боровск и земли по реке Лужа.

В 1367 году в Москве было начато строительство каменного Кремля: длина стен тогда составила около двух километров, башен было, по разным данным, от восьми до девяти, шесть из них были проездными. Этот Кремль потом так и не смог взять два раза подходивший к Москве Ольгерд.

Митрополит Алексий немало способствовал возрождению русского монашества. Один лишь факт дружбы, существовавшей между Первосвятителем и преп. Сергием Радонежском, говорит сам за себя. Кроме того, св. Алексий основал несколько монастырей. В частности, в Москве: Спасо-Андронников, созданный им по обету в благодарность за спасение от бури на Черном море; Чудов в Кремле; Алексеевский женский, где подвизались родные сестры святителя. В Серпухове митрополит основал Владычный монастырь.

В том же 1367 году для разрешения спора к Алексию обратились Великий князь Тверской Михаил Александрович и удельные тверские князья. В данном случае стороны фактически признали за Алексием полномочия ордынских ханов – именно к ним традиционно обращались с такими вопросами русские князья.

Однако очень скоро Михаил Тверской убедился, что митрополит Киевский и Всея Руси Алексий – на самом деле митрополит Московский и только Московский, всем прочим князьям не стоит ждать от него честности и объективности. В середине 1368 года, получив от Алексия гарантии безопасности, Михаил Тверской приехал на переговоры в Москву – и был арестован вместе с сопровождавшими его боярами.

Возможно, конечно, это было своевольство пытавшегося самоутвердиться молодого (18-летнего) московского князя, но, в любом случае, слово формально было нарушено именно Алексием. Тверичей отпустили в связи с приездом посольства из Орды, а затем вместе со смолянами они участвовали в первом походе Ольгерда на Москву. В результате Михаил Александрович Тверской и Святослав Иванович Смоленский были отлучены Алексием от Церкви.

Война с Великим княжеством Литовским продолжалась до 1372 года и завершилась заключением договора, согласно которому Ольгерд обещал не вмешиваться в конфликт между Москвой и Тверью. А Михаил Тверской все же сумел получить ярлык в «Мамаевой Орде» от Мамат-Салтана.

Однако в итоге получилось только хуже: московские отряды преградили путь возвращающемуся из Орды тверскому князю, а его сын в следующем году был «выкуплен» в Орде Дмитрием и привезён в Москву. Освобожден этот княжич был лишь в 1375 году, когда его отец признал старшинство князя Московского, отказавшись от союза с Литвой и претензий на великое княжение. В тот год Тверь едва не была взята объединённым войском русских князей. В «Докончальной грамоте» говорится, что третейским судьей по спорным делам между Дмитрием Московским и Михаилом Тверским стал Великий князь Рязанский Олег Иванович.

Промосковская политика Алексия совершенно не устраивала Великого князя Литовского Ольгерда, который открыто угрожал Константинопольским патриархам переходом своих подданных в католицизм. В 1375 году патриарх Филофей Коккин поставил митрополитом Малой Руси и Литвы своего келейника и апокрисиария (дипломатическая должность) Киприана, уроженца болгарского Великого Тырново. К ужасу москвичей, «литовский» митрополит Киприан был объявлен «наследником» Алексия на митрополии всея Руси, а местом его пребывания стал Киев.

12 февраля 1378 года, прожив около восьмидесяти лет, митрополит Алексий умер в Москве. Быть похороненным он хотел близ соборного храма Благовещения Чудова монастыря, но князь Дмитрий приказал захоронить его в храме – у алтаря. Через 50 лет он был канонизирован и стал почитаться в числе московских святителей.

 

Сергий Радонежский

В своём рассказе первый биограф Сергия Радонежского Епифаний Премудрый сообщает, что будущий святой, получивший при рождении имя Варфоломей, родился в селе Варницы (близ Ростова) в семье боярина Кирилла, служилого ростовских удельных князей, и его жены Марии. Русская Церковь традиционно считает его днём рождения 3 мая 1314 года.

Как сообщает жизнеописатель, еще прежде рождения преподобного было чудесным образом возвещено о нем, что станет он великим угодником Божиим и нарочитым служителем святыя Троицы. Мать его, будучи беременна им, пришла, по обычаю, в одно воскресенье в церковь на литургию. Во время литургии, к крайнему изумлению всех присутствовавших в церкви, находившийся в ее чреве младенец три раза начинал кричать громким голосом («верещать», как выражается жизнеописатель), именно перед чтением евангелия, перед пением херувимской песни и при возглашении священником: «святая святым».

По сказанию жизнеописателя, младенчество и детство Варфоломея также ознаменованы были чудесными проявлениями на нем благодати Божией. В продолжение сорока дней от рождения до крещения младенец заставил свою мать соблюдать пост, ибо не хотел прикасаться к сосцам ее, если она в скоромные дни принимала мясную пищу. Спустя немного времени после крещения сам младенец явился великим постником: по средам и пятницам он не прикасался к сосцам матери и не хотел вкушать молока коровьего, но по целым дням оставался без пищи. При этом не хотел младенец питаться и молоком других женщин, кроме самой матери, так что мать напрасно брала было для него кормилиц более богатых молоком, чем она сама. В объяснение последней необычайности в поведении младенца жизнеописатель говорит: «Се знамение бысть, яко дабы добра корене добрая леторасль нескверным млеком воспитан был».

В возрасте 10 лет юного Варфоломея отдали обучаться грамоте в церковную школу вместе с братьями: старшим Стефаном и младшим Петром. В отличие от своих успешных в учёбе братьев Варфоломей существенно отставал в обучении. Учитель ругал его, родители огорчались и усовещивали, сам же он со слезами молился, но учёба вперед не продвигалась. И тогда случилось событие, о котором сообщают все жизнеописания Сергия.

По заданию отца Варфоломей отправился в поле искать лошадей. Во время поисков он вышел на поляну и увидел под дубом старца-схимника, «святого и чудного, саном пресвитера, благообразного и подобного Ангелу, который стоял на поле под дубом и усердно, со слезами, молился».

Увидев его, Варфоломей сначала смиренно поклонился, затем подошёл и стал вблизи, ожидая, когда тот кончит молитву. Старец, увидев мальчика, обратился к нему: «Что ты ищешь и чего хочешь, чадо?». Поклонившись, с глубоким душевным волнением, тот поведал ему своё горе и просил старца молиться, чтобы Бог помог ему одолеть грамоту. Помолившись, старец вынул из-за пазухи ковчежец и взял из него частицу просфоры, благословил и велел съесть, сказав: «то тебе дается в знамение благодати Божией и понимания Священного Писания <…> о грамоте, чадо, не скорби: знай, что отныне Господь дарует тебе хорошее знание грамоты, большее, чем у твоих братьев и сверстников».

Этот рассказ лёг в основу картины «Видение отроку Варфоломею» художника Михаила Нестерова, а также установленного в Радонеже памятника работы скульптора Вячеслава Клыкова.

После этого старец хотел уйти, но Варфоломей умолил его посетить дом его родителей. За трапезой родители Варфоломея рассказали старцу многие знамения, сопровождавшие рождение сына их, и тот сказал: «знамением истинности моих слов будет для вас то, что после моего ухода отрок будет хорошо знать грамоту и понимать священные книги. И вот второе знамение вам и предсказание — отрок будет велик пред Богом и людьми за свою добродетельную жизнь». Сказав это, старец собрался уходить и напоследок промолвил: «Сын ваш будет основателем обители Святой Троицы и многих приведет вслед за собой к пониманию Божественных заповедей.»

Около 1328 года сильно обедневшая из-за несчастных обстоятельств, семья Варфоломея была вынуждена перебраться в городок Радонеж и поселились в нем близ церкви в честь Рождества Христова.

Достигнув двадцатилетнего возраста, Варфоломей, уже давно решивший посвятить себя Богу в иночестве и уже давно по жизни своей бывший строжайшим иноком, начал просить родителей своих о дозволении постричься в монахи. Родители ничего не имели против его намерения, ибо и сами были усердными чтителями монашества, но просили его подождать с пострижением, пока он не проводит их на тот свет. «Ибо,– говорили они ему,– братья твои Стефан и Петр оженились и пекутся о себе, а мы в нашей старости и скудости и при нашей хворости имеем попечителя единственно в тебе». Варфоломей повиновался родителям и, посвящая себя попечениям о них, самого себя приуготовлял к тем исключительным монашеским подвигам, которые он решился на себя принять.

Скоро больные родители Варфоломея переселились из сей жизни в вечную, причем оба они предварительно приняли монашество в находившемся (так и доселе находящемся) близ Радонежа Хотьковском монастыре, который в то время одновременно был и мужским и женским.

Похоронив родителей, Варфоломей получил свободу распоряжаться собой. И он, предоставив скудное наследство, оставшееся после родителей, младшему брату Петру, поспешил воспользоваться свободой. Однако для принятия монашества он не пошел ни в Хотьковский монастырь, в котором постриглись его родители и в котором несколько прежде родителей постригся овдовевший старший его брат Стефан, ни в какой другой. Он хотел монашествовать вне монастыря.

Убедив Стефана вместе с ним основать пустынь, братья вышли из Хотькова монастыря, чтобы в окружавшем его лесу искать себе места для пустынного жития, и решились, наконец, остановиться там, где стоит теперь лавра и именно где в лавре стоит Троицкий собор. Среди леса протекала маленькая речка Кончура, и древесную чащу на берегу речки при вытекавшем из-под берега ключа и избрали братья для своего пустынножития, где и построили (около 1335 года) небольшую деревянную церковь во имя Святой Троицы. Затем братья отправились в Москву, к митрополиту Феогносту, просить священников для ее освящения, каковая просьба их и была удовлетворена митрополитом. Церковь освящена была во имя святыя Троицы.

Пустыня была настоящая и суровая: кругом на большое расстояние во все стороны – дремучий лес, в лесу – ни единого жилища человеческого и ни единой человеческой тропы, так что нельзя было видеть лица и нельзя было слышать голоса человеческого, а можно было видеть и слышать только зверей и птиц. Не выдержав слишком сурового и аскетичного образа жизни, Стефан вскоре уехал в московский Богоявленский монастырь, где позднее стал игуменом. Варфоломей, оставшись в полном одиночестве, прежде всего позаботился о том, чтобы получить монашеское пострижение.

В одном из приходов, окружавших его пустыню, Варфоломей нашел игумена-старца, по имени Митрофан, и привел его к себе, чтобы старец постриг его в монахи. Митрофан постриг его, нарекши ему имя в честь святого того дня, в который совершено было пострижение, мученика Сергия. В день пострижения Митрофан совершил литургию в церквице Варфоломея-Сергия и сподобил его причастия Святых Таин. Жизнеописатель говорит, что присутствовавшие в церкви некоторые люди, вероятно родственники и радонежские знакомые Варфоломея, пришедшие к нему на его пострижение, свидетельствовали, что в минуту его причащения как нового монаха церковь и окрестность церкви наполнились благоухания. В продолжение семи дней по пострижении преподобный Сергий неисходно пребывал в своей церкви на молитве и питался единственно просфорой, которую дал ему игумен после литургии. Митрофан несколько времени пробыл с ним, чтобы преподать ему наставления относительно монашеской жизни, и затем удалился от него, оставив его, как выражается жизнеописатель, «единаго в пустыни безмолствовати и единствовати».

В совершенном уединении, преподобный Сергий прожил от двух до четырех лет. Время его жизни проходило в молитве внешней, церковной, состоявшей в отправлении всего круга служб дневных, за исключением литургии, в молитве внутренней, или умной, домашней, в непрестанном богомыслии, в чтении слова Божия и в телесном труде. Он должен был вырубать лес около своей церкви и кельи, чтобы образовать около них полянку, на которой бы мог быть заведен им огород.

Поселившись среди зверей, преподобный Сергий приобрел их расположение, а с некоторыми из них вступал даже, так сказать, в содружество. Мимо кельи его бегали стаи волков, но ему вреда не причиняли; проходили иногда и медведи и также не беспокоили его. Между медведями нашелся один, который часто начал посещать преподобного; видя, что зверь приходит не со злым умыслом, а в надежде получить подачку, Сергий начал делиться с ним своей скудной трапезой, оставляя ему на пне кусок хлеба, причем пополам делился с ним и в том случае, когда самому едва хватало. Когда же случалось, что совсем не было хлеба у преподобного и медведь, приходя к келье, не находил своей порции на урочном месте, тогда, по словам жизнеописателя, он долгое время не отходил (от кельи), но стоял, смотря туда и сюда и упорно ожидая. Ежедневные посещения медведя продолжались более года.

Пищу преподобного Сергия во время его уединенного пустынножития составляли хлеб и вода. Воду он брал из источника, близ которого стояла его келья; хлеб приносил или присылал его ему младший брат его Петр, который оставался жить в Радонеже.

Но Сергий не мог долго оставаться безвестным в своей пустыне. Слава о нем прошла между окрестными монахами, которые начали посещать его, чтобы видеть необычного пустынного подвижника. Скоро нашлись между монахами и такие, которые возгорелись желанием подвизаться вместе с преподобным в его пустыне и начали обращаться к нему с просьбою, чтобы он позволил им селиться подле себя. Преподобный с готовностию и с радостию начал принимать к себе тех, которых не страшила трудность пустынножительства. И вот таким образом и было положено начало Сергиеву монастырю – последующая и нынешняя знаменитая Троицкая Сергиева лавра.

Сергий был её вторым игуменом (первый — Митрофан) и пресвитером (с 1354), подававшим всем пример своим смирением и трудолюбием. Запретив принимать подаяние, Сергий поставил правилом, чтобы все иноки жили от своего труда, сам подавая им в этом пример. Постепенно слава его росла; в обитель стали обращаться все, начиная от крестьян и кончая князьями; многие селились по соседству с нею, жертвовали ей своё имущество. Сначала терпевшая во всем необходимом крайнюю нужду пустынь обратилась в богатый монастырь. Слава Сергия дошла даже до Царьграда: Вселенский Патриарх Филофей прислал ему с особым посольством крест, параман*, схиму и грамоту, в которой восхвалял его за добродетельное житие и давал совет ввести в монастыре киновию (строгое общинножитие). По этому совету и с благословения митрополита Алексея Сергий ввёл в монастыре общинножительный устав, принятый потом во многих русских монастырях. Высоко уважавший радонежского игумена митрополит Алексей перед смертью уговаривал его быть ему преемником, но Сергий решительно отказался.

По словам одного современника, Сергий «тихими и кроткими словами» мог действовать на самые загрубелые и ожесточённые сердца; очень часто примирял враждующих между собой князей, уговаривая их подчиняться великому князю московскому (например, ростовского князя — в 1356, нижегородского — в 1365, рязанского Олега и др.), благодаря чему ко времени Куликовской битвы почти все русские князья признали главенство Дмитрия Иоанновича. По версии жития, отправляясь на эту битву, последний в сопровождении князей, бояр и воевод поехал к Сергию, чтобы помолиться с ним и получить от него благословение. Благословляя его, Сергий предрёк ему победу и спасение от смерти и отпустил в поход двух своих иноков, Пересвета и Ослябю. Пересвет и Ослябя происходили из старинного боярского рода на Брянщине и славились своим воинским мастерством. «И дал он им вместо оружия тленного нетленное — крест Христов, нашитый на схимах, и повелел им вместо шлемов золоченых возлагать его на себя».

Приблизившись к Дону, Дмитрий Иванович колебался, переходить ли ему реку или нет, и только по получении от Сергия ободрительной грамоты, увещевавшей его как можно скорее напасть на татар, приступил к решительным действиям.

В 1382 году, когда войско Тохтамыша подступило к Москве, Сергий оставил свой монастырь «и от Тахтамышова нахожения бежа в Тферь» под защиту князя Михаила Александровича Тверского. После Куликовской битвы великий князь стал относиться ещё с большим благоговением к радонежскому игумену и пригласил его в 1389 скрепить духовное завещание, узаконивающее новый порядок престолонаследия от отца к старшему сыну.

Кроме Троице-Сергиева монастыря, Сергий основал ещё несколько монастырей (Благовещенскую на Киржаче, Старо-Голутвин близ Коломны, Высоцкий монастырь, Георгиевский на Клязьме), во все эти обители он поставил настоятелями своих учеников. Более 40 обителей было основано его учениками: Саввой (Савво-Сторожевский близ Звенигорода), Ферапонтом (Ферапонтов), Кириллом (Кирилло-Белозерский), Сильвестром (Воскресенский Обнорский) и др., а также его духовными собеседниками, такими, как Стефан Пермский.

Согласно житию, Сергий Радонежский совершил множество чудес. Люди приходили к нему из разных городов для исцеления, а иногда даже для того, чтобы просто увидеть его. Как утверждает житие, однажды он воскресил мальчика, который умер на руках отца, когда он нёс ребёнка к святому для исцеления

Достигнув глубокой старости, Сергий, за полгода прозрев свою кончину, призвал к себе братию и благословил на игуменство опытного в духовной жизни и послушании ученика, преподобного Никона. Накануне кончины преподобный Сергий в последний раз призвал братию и обратился со словами завещания: «Внимайте себе, братие. Прежде имейте страх Божий, чистоту душевную и любовь нелицемерную…»

25 сентября 1392 Сергий скончался, а через 30 лет, 18 июля 1422 были обретены нетленными его мощи**, о чём свидетельствовал Пахомий Логофет; день 18 июля является одним из дней памяти святого.

В общественном сознании Сергий Радонежский является ключевой фигурой в становлении духовных ценностей Руси. Именно он заложил многие традиции духовной культуры отечества и стал одним из важнейших символов единства всех русских земель.

К заслугам Радонежского относят и умение своими наставлениями влиять на политический ход истории. Святой активно выступал за объединение русских земель и избавление от татаро-монгольского гнета. Он благословил князя Дмитрия Донского перед битвой на Куликовом поле, выступал против польско-литовской интервенции и противодействовал правительству Лжедмитрия.

Сергий Радонежский считается основоположником русского старчества и популяризатором исихазма, древней православной традиции, предполагающей практику так называемой умно-сердечной безвидной молитвы в условиях аскетизма, которой и сам придерживался всю свою жизнь.

В XV веке Радонежский стал почитаемым святым, преподобным, то есть канонизированным благодаря монашескому подвигу. Сергия Радонежского стали почитать и в католической церкви, это случилось в начале XX века, к чему имел непосредственное отношение Папа Пий XII.

Сегодня Сергий Радонежский остается значимым духовным символом России. Его чтят на всей русской земле и далеко за ее пределами. Мощи святого расположены в Свято-Троицкой Сергиевой лавре. Ежедневно туда приезжают паломники со всего света, чтобы отдать дань уважения и поклониться великому святому.


* Параман в монашеской традиции — четырёхугольный плат из ткани или кожи с изображением Голгофского креста и надписью по периметру.  

Параман вручается постригаемому при совершении чина малой схимы и носится на спине под одеждой на шнурах, прикреплённых к его четырём углам и перевязанных крестообразно на груди (шнуры пропускаются через специальные «ушки» на кресте).  Символизирует принятие ига Христова и обуздание греховных страстей. 

Существует три вида параманов:

** Нетленные мощи на языке древней церковной литературы— это не нетленные тела, а сохранившиеся и неистлевшие кости. В 1919 году, во время кампании по вскрытию мощей, мощи Сергия Радонежского подвергались вскрытию в присутствии специальной комиссии с участием представителей церкви. Останки Сергия были найдены в виде костей, волос и фрагментов грубого монашеского одеяния, в котором он был похоронен. В 1920—1946 гг. мощи находились в музее, помещавшемся в здании лавры. 20 апреля 1946 г. мощи Сергия были возвращены церкви.



Дмитрий Донской

Жизнеописание князя и сведения о его правлении подробно изложены в анонимном памятнике литературы XIV века «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русского»

Родился Дмитрий I Иванович 12 октября 1350 года в Москве. Его отцом был князь Московский Иван II Красный и его вторая жена – княгиня Александра Ивановна. Кроме Дмитрия, в княжеской семье подрастали дочь Анна и сын Иван, который потом стал князем Звенигородским. Дедом Дмитрия Донского был прославленный Иван Калита.

Будущий Дмитрий Донской родился между пяти волн Черной Смерти, накатывавших на Русь 10 лет. Смерть пришла в его дом в 1353-м, когда треть Москвы вымерла и великий князь Симеон Гордый, его дядя, сгорел от чумы со всеми сыновьями. Отец, Иван Красный, стал князем, но проклятие не отпускало – он потерял великокняжеский ярлык, Брянское княжество и ослабил Москву. В 1359-м чума вернулась и снова накрыла Москву. Иван Красный, пытавшийся укрыть семью, сам покрылся чумными пятнами и погиб. В следующую волну чумы умерла княгиня-мать, младшие братья и сестра. Дмитрию Донскому было 9 лет, когда он остался один.

После смерти отца в 1359 году опекуном 9-летнего князя Дмитрия и фактическим верховным правителем Московского княжества стал митрополит Алексий, обладавший сильным характером, большим авторитетом и даром дипломата. Двум своим сыновьям Иван Красный завещал владения, оставленные Иваном Калитой.  После скорой смерти младшего брата эти владения соединились под властью Дмитрия.

В Золотой Орде со смертью Бердибека (1359 год) началась «великая замятня»» — продолжительный период борьбы за власть. Великое княжество Владимирское по смерти Ивана Красного было отдано нижегородско-суздальским князьям. В 1362 году впервые упомянутый русскими летописями в западной части Орды темник беклярбек Мамай, фактически управлявший от имени хана Абдулы, выдал ярлык Дмитрию Ивановичу. Затем московское войско выгнало из Переяславля и Владимира суздальского князя Дмитрия Константиновича. Впоследствии Москва поддержала его права на Нижний Новгород в обмен на отказ от претензий на Владимир, а Дмитрий Иванович женился на его дочери Евдокии.

Распад Золотой Орды коснулся не только её азиатской части: в мордовских землях укрепился Тагай, а в Волжской Булгарии — Булат-Тимур. Оба были разбиты соответственно рязанцами в 1365 году и суздальцами в 1367 году. Русские княжества не только оборонялись, но и наступали: в 1370 году суздальцы вторглись в Волжскую Булгарию и посадили там мамаевых ставленников. Таким образом власть Мамая распространилась на все земли западнее реки Волги.

Едва оказавшись на троне, девятилетний мальчик должен был отстаивать свое право на власть во Владимирском княжестве у других претендентов. Тверской князь Михаил сумел разжечь войну Москвы и Литвы. Правитель Литвы Ольгерд предпринял три попытки захвата власти у юного Дмитрия, но все они были безуспешными. Однако они сыграли свою пагубную роль в экономике в виде опустошенных окрестностей и взятия в плен тысяч жителей.

Правление Дмитрия пришлось на самые тяжелые и печальные времена в российской истории. Москва страдала от постоянных войн, вражеских нашествий, междоусобиц. Московское княжество подвергалось набегам литовцев, а Дмитрий воевал со Смоленскими и Брянскими территориями. После того, как в 1367 году сгорел деревянный московский кремль, Дмитрий принял решение о строительстве нового, теперь белокаменного, который мог бы выполнять роль надежного щита для города.

В 1370 году Мамай выдал ярлык на великое княжение Владимирское Михаилу Тверскому, и тот развернул активные военные действия в Северо-Восточной Руси, в том числе с помощью литовских князей. Дмитрий собрал войска и открыто не подчинился требованиям пришедшего с Михаилом из Орды посла: «к ярлыку не еду, Михаила на княжение в землю Владимирскую не пущу, а тебе, послу, путь чист». В 1371 году Дмитрий заключил соглашение с Мамаем, по которому был установлен размер дани ниже, чем при Узбеке и Джанибеке, сам получил ярлык и выкупил находящегося в Орде тверского княжича за 10 тыс. рублей. Ольгерд в третий раз лично двинулся на Москву, московское войско вышло ему навстречу, и был заключён Любутский мир.

Усилия князя не прошли даром, он укрепил свою власть, и теперь мог воевать не только с разбушевавшимися соседями, но и с войсками хана Мамая.

С каждым годом Московское княжество становилось все более могущественным, и это не могло не беспокоить ханство Золотой Орды. Мамай предпринял вылазку на Москву, его войска сумели разгромить Нижний Новгород, однако дальше пройти им не удалось. Русские войска нанесли им ответный удар в районе реки Вожи. Разгоряченные неудачей, ордынские войска еще большей численности направляются с новым походом на Русь, и встречаются на Куликовом поле с воинами Дмитрия Донского. Эта битва вошла в историю как одно из важных событий для развития Руси. Донской одержал победу, но его продолжают преследовать неудачи. Единственным утешением было то, что теперь Русь освободилась от уплаты дани.

В том же году умер митрополит Алексий, и в Москву рассчитывал прибыть митрополит Киприан. Уроженец болгарского Тырново, Киприан был примечательным человеком — не только религиозным деятелем, но и переводчиком и писателем церковных книг. Он был единственным из высокопоставленных церковных иерархов, кто полностью отказывался признавать власть Золотой Орды. Однако Дмитрий резко воспротивился возможному утверждению Киприана митрополитом, поскольку хотел видеть на этом посту своего духовника священника Митяя – послушного себе церковного руководителя. Митрополита Киприана, въехавшего в Московское княжество, задержали, ограбили и с позором выгнали за пределы княжества. После этого Киприан предал Дмитрия Московского анафеме. Это положило начало многолетнему церковному кризису.

Тем временем, Митяй — архимандрит Михаил уже облачился в одежды митрополита и занял митрополичьи палаты в Москве. Попытка утверждения Митяя митрополитом была неоднозначно встречена высшим православным духовенством. Против утверждения Михаила-Митяя выступили и сам Константинопольский патриарх, и влиятельный епископ Суздальский Дионисий. Михаил-Митяй также направился в Константинополь — причем через Сарай, где получил поддержку со стороны Мамая. Однако во время пребывания в Константинополе Михаил-Митяй скончался. Вопрос с его утверждением в качестве митрополита отпал сам по себе. Однако митрополитом утвердили игумена переславльского монастыря Пимена, который находился в свите Михаила.

Ко времени описываемых событий большое влияние на Дмитрия Московского приобрел Сергий Радонежский. Он был одним из сподвижников митрополита Алексия, и именно Сергия, согласно распространенной версии, Алексий хотел увидеть своим преемником на посту митрополита Киевского и Всея Руси, но Сергий упорно отказывался, будучи человеком скромным, стремившимся к простой монашеской жизни. Сергий Радонежский, как и покойный митрополит Алексий, был рьяным противником Золотой Орды и выступал категорически против сотрудничества Московского княжества с ордынцами. Со временем он стал оказывать влияние на Дмитрия Московского, убеждая его окончательно разорвать всякие отношения с ордынским ханом и беклярбеком Мамаем.

В 1380 году отношения между Мамаем и Дмитрием Московским окончательно расстроились. Несмотря на то, что Мамаю угрожала орда его главного соперника хана Тохтамыша, беклярбек предпринял поход в сторону Москвы, рассчитывая выступить вместе с литовским князем Ягайло и рязанским князем Олегом. От Дмитрия Московского Мамай потребовал восстановить выплату дани. Князь отказался и вывел свои войска навстречу орде Мамая. 8 сентября 1380 года в районе южнее впадения реки Непрядва в реку Дон, на Куликовом поле состоялось одно из величайших по своему значению сражений в русской истории. Выйдя победителем в битве на Куликовом поле, Дмитрий Московский навсегда вошел в историю как Дмитрий Донской. Мамай был разгромлен и отступил в Крым, где и погиб в том же году.

Разгром войск Мамая символизировал давно свершившееся реальное военное и политическое усиление Московского княжества. Дмитрий Донской стал первым среди прочих русских князей, вынужденных признать его старшинство. Олег Рязанский, вслед за Михаилом Тверским, также признал себя младшим братом московского князя. В 1381 году Дмитрий Донской пригласил в Москву и митрополита Киприана. Священнослужитель, считавшийся непримиримым противником Золотой Орды, в новой ситуации был уже важным политическим союзником Дмитрия Донского.

За двадцать лет, в течение которых Дмитрий находился у власти, он смог объединить значительную часть русских земель вокруг Московского княжества. Именно он начал постепенную ликвидацию раздробленности русских княжеств, объединяя их вокруг Москвы. Под контролем Московского княжества оказались Великое княжество Владимирское, обширные переяславские, галичские, белоозерские, угличские, мещерские, костромские, коми-зырянские земли. Фактически при Дмитрии Донском стали формироваться и основы московской/ русской государственности, принявшие более совершенную форму уже после его смерти. В этой политической модели православие становилось главной идеологической и духовной основой Московского княжества, а основной политической идеей становилось собирание земель русских и противостояние покушавшимся на них противникам — прежде всего, Литве и Золотой Орде. В завещании Дмитрий Донской первым упомянул великое княжение, в которое входили Владимир, Переяславль-Залесский, Белоозеро, Кострома, Дмитров, Галич и Углич. Также Дмитрий Донской требовал, чтобы мелкие князья жили в Москве, при великом князе. Эта мера должна была способствовать искоренению раздробленности русских земель.

При Дмитрии Донском власть в Московском княжестве стала передаваться по вертикали — от отца к сыну. Кто знает, что еще мог совершить бы Дмитрий Донской за свою жизнь, если бы не его преждевременная кончина. Дмитрий Донской, как и его отец Иван II Красный, умер в молодом возрасте — в тридцать девять лет, в 1389 году. В повседневной жизни властный и смелый, князь был весьма скромным, очень верующим человеком — сказалось воспитание его митрополитом Алексием и влияние преподобного Сергия Радонежского. О Дмитрии Донском сохранились предания как об очень набожном человеке, для которого молитва была не менее важна, чем важна, чем ратный подвиг, а последний, в свою очередь, освещался молитвой.

Дмитрий Донской был женат один раз, на Евдокии Московской, которую считают идеальной женой и матерью. Их встреча произошла очень рано. Невеста – 13-летняя девочка и жених – 15-летний юноша, были связаны духовным союзом. В этом браке родилось двенадцать детей, среди которых самая большая известность ждала второго сына – Василия I Дмитриевича. Он взошел на трон сразу после смерти Дмитрия, потому что первенец пары умер в младенческом возрасте.

Супруги занимались благотворительностью, возводили храмы и церкви. Среди них есть и Переяславльская обитель, и церковь Иоанна Предтечи, а также женский монастырь в столице и храм Рождества Богородицы. Дмитрий Донской нашел настоящее счастье в личной жизни.

На Руси существовала традиция, согласно которой супруга умершего монарха должна принять монастырский постриг. Евдокия Московская не стала этого делать сразу, она участвовала в управленческих делах княжества, была на троне, когда сын Василий отправлялся воевать. Только после того, как все ее дети обзавелись семьями, она ушла в монастырь, и носила имя благоверной Ефросиньи. В настоящее время она считается покровительницей столицы.

Дмитрия Донского не стало 19 мая 1389 года. Он умер в возрасте 38 лет. Местом захоронения князя стал Архангельский собор Кремля. Спустя некоторое время был канонизирован русской православной церковью.



Медитация:

1-й Мастер

ТЛПЛ ЭРЭО

СООК ТУММ

ВУУЛ ТАН

ЛЕВИС ТЕРЦ

ЛИИТ РА

12-е Зоны

ЛИТАН

ОСТЕР ВУУЛ

ЙЕНН ЛЕВИС

ХОХ КРОН